– Почему девяносто седьмого? – вскочил Джейк. – Что ты из нее лошадь старую делаешь!
– Почему это лошадь? – обиделся Дюк. – Сколько ей, лет двадцать пять?
– Выглядит на все тридцать, коровища.
– Ну все равно: в девяносто седьмом году ей было шестнадцать! Самое то!
Д.Э. барабанил пальцами по пыльным разводам на бюро.
– Ладно, – нехотя признался Дюк. – С годом, правда, не то. Но черт, конкурс пораньше ведь и вспомнить могут!
– Не в Нью-Йорке, – предложил Джейк. – В Сан-Диего. И не девяносто седьмого, а девятьсот первого.
– А что, был такой?
– Был-был, – заверил Джейк. – Не сомневайся. Филантропическое общество устраивало.
Двое джентльменов посмотрели друг другу в глаза.
– Да что ты? – изумился М.Р.
– Ну, сэр, – укорил компаньон, – такие вещи не знать стыдно.
Дюк почесал нос.
– Только как это сказать? Победительница конкурса красоты в Сан-Диего тысяча девятьсот первого года, титул…
– Сказать-то можно прямо, – отмахнулся Джейк. – Тут главное – смысл.
– Это твое «прямо» нам самых состоятельных клиентов отобьет, одна шушера останется!
– Почему это?
– А потому, – Дюк уперся руками в столешницу, нависнув над компаньоном. – Ты бы сам пошел за типом, который шепчет тебе на ушко: «знойная испанка»?
– Во-первых, мексиканка, – испортил картину Д.Э.
– Ну и ладно, – подумав, сказал Дюк. – Знойная красотка.
– Таких «знойных красоток» – полный Фриско, – отрезал Джейк.
– Тогда темпераментная. И пусть кто-нибудь скажет, что я вру!
– Темпераментной – недостаточно, – опять придрался Д.Э.
– Ну да, – огорчился М.Р. – Нет того эффекта.
– С эффектами, чем меньше возишься, – сказал на это сын похоронного церемониймейстера, – тем эффектов больше. Страстная.
– А как главное сказать? – усомнился Дюк. – Самая выдающаяся грудь? Бюст? Формы?
Вид у компаньона сделался сначала задумчивый, потом очень задумчивый, и, наконец, несчастный.
– А давайте, сэр, сначала займемся Идой!
Заняться Идой двое джентльменов не успели. С лестницы кто-то смачно харкнул, тяжелые шаги протопали наверх и прежде, чем двое джентльменов успели пробраться через развалины, послышался идиотский хохот на два голоса, за которым последовал истошный женский визг. Кресло в комнате Ширли валялось с задранными оборками чехла, неприлично показывая ножки. Девчонка как раз вчера выставила на трюмо всякие свои банки-склянки – теперь они перекатывались по засыпанному пудрой ковру. В борделе были гости. Первый, с лысым шишкастым черепом лапал Иду, смеясь тем самым радостным смехом кретина, который услышали из кабинета компаньоны. Ширли брыкалась, пытаясь вырваться из здоровых, как ковши, лап Второго. Судя по потоку испанских ругательств, доносящихся из коридора, был еще и третий.
М.Р.