– Во ист швайцер виза?!
– Зачем – швейцарская?! Я в Париж еду!
Пограничник врубил свет. Он стучал пальцем в паспорт, потом потянулся к кобуре. Соседи глядели на меня, как на врага.
– Геен зи ауз! Шнель! Вон из вагона!
– Не понял?.. – Но уже понял: не так поехал. Покупал билет я сам, без Клавы, кассирша дала подешевле – через Швейцарию.
На неверных ногах я потянул к выходу неподъемную поклажу, лямки оборвались, затрещал брезент… Свирепые погранцы брезгливо выкинули мой багаж – покрышка поскакала в темноту по мокрому перрону. Поезд бесшумно покатил в Швейцарию. Подарочный самовар, втягивая битый бок, блестел под фонарем. Приехали! Станция Домодоссалла.
Станционный смотритель, пожилой итальянец, взирал на мой изгон с сочувствием, помог собрать порушенный багаж, повел пить кофе.
На следующий день я приплелся в издательство “Фельтринелли”. Но Инга ко мне не вышла, она меня разлюбила.
Храм Покрова Божьей Матери в селе Алексине.
За издательскую измену, о которой ей донесли незамедлительно. Франческо в редакции не было.
Я стоял в шикарном предбаннике издательства немым немытым просителем, охрана намекнула, чтобы подался с вещами на выход. И вдруг я вспомнил: “Ключ под вытерачкой”.
Франческо Каталуччо! Посланник Божий! Знал, что меня, скорее всего, заворотят на границе, – оставил ключ под ковриком. Приютил, невзирая на гнев начальницы.
И снова поехал меня провожать, чтобы самолично купить билет в объезд злополучной Швейцарии. Однако, тпру-у!.. Забастовка железнодорожников! Кассы закрыты. Но меня чудом узнал первоначальный проводник, вернувшийся уже из Парижа, и, взяв деньги, определил к товарищу в правильный поезд. Тот рассредоточил багаж по сусекам, чтоб не дразнить гусей, и пустил на третью полку.
Милая Франция! Дом родной. Здесь я бывал. Первый раз верхом на “Кладбище”, которое издало серьезное издательство “Сёй”, и потому визит был довольно церемонный. Зато второй раз я гулял по Парижу в полный мах: “Стройбат” купила у меня бывшая бунтарка, троцкистка, маоистка – короче, революционэрка Марен Сель для своего доморощенного издательства. Муж Марен, богатей, летал два раза в неделю в Тулузу, где у него были заводы калийных удобрений. Жену обожал, безоговорочно поддерживая все ее начинания, из последних – усыновление двух детей из Чили и с Тибета. Поселила меня Марен в старинной квартире своего деверя в Латинском квартале. Квартира была бесконечная, с черной вековой матицей под высоченным потолком толщиной в полметра, с камином, в который я входил, почти не сгибаясь. Настроение было праздничное: 89-й год, по телевизору расстреляли Чаушеску – я ликовал: началось!.. Деверь был моих размеров. Марен, отметая предрассудки, разрешила мне пользоваться его гардеробом. Но пользовался я только роскошным голубым халатом и очень удобными разношенными кроссовками. Сам деверь в это время путешествовал вокруг света