– Да как у стоялого быка! – засмеялся парень, сверкнув белыми зубами на смуглом от природы лице, к тому же испачканном сажей…
– Что в селе делается? – спросил Григорий Абрамович. – Народ что говорит?
– Известно, что делается, – хмыкнул парень. – Бабы орут, барахло собирают, мужики в лес пошли – пожарным пособлять, пацанва шныряет везде, где бы что украсть, девки – тоже в лес, поближе к пожарным, девки у нас счуплые, охочие…
– Какие-какие? – переспросил Игорек, которого, видно, забавлял разговор с парнем, как с какой-то экзотической диковинкой.
– Любят, когда их счупают. Охота им, страсть как! – с уверенностью пояснил парень. – Бабе первое дело, чтоб ее помяли…
Меня раздражал не столько парень, сколько Игорек, который возбудился до неприличия, почувствовав в парне что-то родственное своему юношески неутоленному интересу к женщинам.
«И этот похотливый козел еще смел приставать ко мне когда-то со своим вниманием, – возмущенно подумала я. – Впрочем, что это я так разволновалась сама-то? Игорек у нас ходок известный. Бросается на каждую, вернее под каждую юбку…
– Тебя как зовут? – серьезно спросил парня Григорий Абрамович, которого, как я давно уже знала, тоже всегда раздражал такой вот юношеский сексуальный треп, особенно если в нем участвовал Игорь.
– Петром Михайловичем зовут, – солидно объявил парень.
– Ты, Петр Михалыч, скажи мне, жертв у вас в деревне не было? – спросил его Грэг специально, чтобы сбить на другую тему.
– У нас – не-е… – тут же ответил парень. – Нас Бог миловал. А вот в Красавке больница погорела, а старух вывести оттуда не успели… Там старухи у нас жили, ну, которые одни остались, а делать ничего не могут сами. Так их в больницу свезли… Жили на всем готовом во флигельке больничном. Старух тридцать, однако, там было, надо думать… Со всех же деревень окрестных свозили. Ждали тоже до последнего. Думали, авось пронесет стороной… Да и машин ни одной не было, все в лес услали, на пожар… Уж когда заполыхали деревья в палисаднике больничном, главврач покидал больных в подводы и ну лошадей нахлестывать… Отъехали от Красавки верст пять, он и спохватился. Старух-то во флигельке забыли! А флигелек ветхий был, деревянный… Он, поди, как порох вспыхнет! Погорят старухи-то! Навряд кто из них сообразит, что беречься надо от огня… Они ж там из ума уже повыживали, имена свои позабыли… Схватился главврач, и обратно. А там уже горячо, лошади близко не идут к огню. Так главврач – Василь Семеныч, – он старух друг за дружку позацеплял руками и велел за ним потихоньку идти. Вывел их гуськом на берег Красавы да прямо в воду завел, где им по колено, да сесть заставил. Пока деревья на берегу горели да больница полыхала, он их водой сбрызгивал… В суматохе-то одна старуха и захлебнулась. Когда прогорело, он их на берег вывел, пересчитал – двадцать девять! Батюшки светы! Наверное, решил Василь Семеныч, во флигельке одна старушенция осталась, не уследил. Пошел искать. Ничего, знамо дело, не нашел.