Обвинения посыпались, в первую очередь, на Александру Федоровну. «Злоязыкий и беспощадный аристократический свет скорее бы простил ей адюльтер, чем пренебрежение к себе, – замечал Александр Боханов. – Он платил ей фабрикацией слухов и сплетен, к чему постепенно подключились и либеральные круги, где критические суждения, а потом и осуждения Романовых, и в первую очередь Александры Федоровны, сделались как бы “хорошим тоном”»[191]. Обратим внимание на то, что все это происходило еще до появления в столице Григория Распутина, о котором речь пойдет ниже.
По салонам и министерским кабинетам начали раздаваться возмущенные голоса о том, что Александра Федоровна «монополизирует» царя, воздействует на его умонастроение. Некоторые основания для разговоров были. Как справедливо замечал американский биограф венценосной семьи Роберт Масси, императрица «была обеспокоена тем, что ее мягкому мужу, которого она любила за его доброту и обаяние, не достает монаршего величия», и пыталась восполнить недостаток его решимости[192]. В политических кругах ее стали считать реакционеркой, сторонницей «закручивания гаек», которая держала Николая под своим контролем. «Императрица была бесспорной вдохновительницей принципа сильной, или как принято тогда было выражаться, “крепкой власти”, и в ней находил Император как бы обоснование и оправдание своих собственных взглядов…»[193], – отметит опять же опальный премьер Владимир Коковцов. Конечно, каждая жена так или иначе влияет на мужа. Но считать Николая II несамостоятельным лидером страны, как мы еще неоднократно увидим, не было оснований.
У Николая и Александры оказалось очень немного по-настоящему близких друзей в высших кругах, даже в собственной семье. Царь часто виделся и обсуждал политические вопросы лишь с двоюродным дедом Михаилом (братом Александра II), двоюродным дядей Николаем Николаевичем (младшим) – внуком Николая I, братьями отца – Сергеем и Павлом Александровичами. Остальные члены фамилии виделись с императором не чаще двух-трех раз в год, причем в форматах, когда и пообщаться наедине было невозможно, что вызвало дополнительные обиды. Кирилл Владимирович сокрушался, что со смертью Александра III «канули в Лету дух взаимопонимания, непринужденность и веселье, царившие в нашей семье»[194]. Еще больше был возмущен великий князь Николай Михайлович, становившийся главным критиком царя внутри собственно фамилии: «Император Александр III и его супруга имели около себя кружок лиц, которых они любили и которым