Сидоров встал посреди площадки и прикрыл глаза. Вот он, четвероклассник, не отрывая горящих щек от окна, выбрасывает из подмышки опостылевший градусник и плотнее прилепляет зрачки к открывающейся внизу, на площадке, посыпанной мелким красным песком, картине. Там, под рвущиеся через стекло обморочные звуки танго, под мягкие движения рук страстно обнявшего инструмент музыканта, путая движения ног, спотыкаясь и отчаянно краснея, двигаются, толкутся, потеют, слушают, немеют мальчики и девочки прошедшего времени. Вот он, четвероклассник Сережа, как кажется ему, бросается от окна с постели на пол и, задыхаясь от духоты, болезни и влетающей в фортку пыли цветов и кустов, деревьев, трав – напяливает тапки и украдкой, неприметной ночной мышью летит, соскальзывает по темноватой лестнице вниз. Он пробирается ближе к танцующим парам, и нарванные нежными, сильными руками, тонкими нервными белыми пальцами звуки опускаются и накрывают его голову. Где потерял он эту мелодию? И тут женщина сказала:
– Все. Я не могу больше Вас уговаривать.
Сидоров повернулся к ней, сделал шаг навстречу, очень сильно схватил ее за плечи и зло и сухо сказал:
– Уйди отсюда.
Лицо молодой женщины дрогнуло, губы в шепоте сложили – почему?, она на секунду в растерянности подставила свои бледно-зеленые глаза под жесткий, как штопор, но отсутствующий взгляд Сидорова, и вдруг села на ближнюю скамью, окунула ладони в копну волос и заплакала тихо, вздрагивая и покачивая головой.
Сидоров закурил. Женщина сквозь слезы прерывисто выдохнула:
– Здесь нельзя курить.
– Послушай, – сказал Сидоров. – Я не был тут двадцать пять лет. Считай, прошло мгновение, но где все? Остались гнилые зубы и волосы, тусклые подозрительные глаза, хитрая заемная речь и вот эта железная игрушка, – и Сидоров кивнул на жестянку машины. – Где та шалеющая от прикосновения пальцев к пальцам девочка в клетчатом сарафане и белых носках? Где целебная роса крапивы и ожоги васильков? Откуда теперь встает и куда и зачем уходит солнце? Почему в Брюссель надо лететь Аэрофлотом? Для чего на даче Замесова выблевывать остатки здоровья? Почему дома и цветы стали настолько ниже, что не видно, как всего кругом много. Или мало. Где тот молодой загорелый беспалый аккордеонист, который знает как вывертывать душу наизнанку?
– Здесь, – тихо ответила, не поднимая головы, женщина.
– Что? – не поняв, переспросил Сидоров.
Женщина поднялась и, смахнув ладонью невидимую паутину с лица, поглядела на Сидорова. Ей, видимо, шел белый халат, он ее делал полнее, так она, похоже, была худовата. Тонкий, четко очерченный нос чуть нависал над пухлой розовой раковиной небольших губ. Темные волосы прикрывали терем невысокого лба, касались стрелок бровей, узили глаза.
– Отведите, пожалуйста, машину за ворота. Я сейчас его позову, – ответила она и пошла по дорожке к хозпостройкам.
Через