Навка. Борис Козлов

известный доброй половине Майска (лучшей его половине!), – бархатно-томный и чуть усталый, в наборе с волнующим тембром, плечами и квадратным подбородком он имел свойство разогревать ночной воздух в спальнях райцентра до нестерпимого градуса – окна и дверцы холодильников распахивались вдруг в поисках ветерка, в поисках холодного кваса; “ты что?” – спрашивал с подушки заспанный мужской голос, “ничего, просто сон” – отвечал голос женский, от частого дыхания чуть прерывистый. Дольский покатал языком жвачку, слегка коснулся струн и после фирменной же паузы прошептал в микрофон:

      – Дамы приглашают кавалеров, а последнюю песню группа посвящает незнакомке в красном платье… да-да, девушка, именно вам.

      Множество глаз, ревнивых и оценивающих, немедленно метнулось в ту сторону, к ограде танцплощадки, где новенькая в красном залилась румянцем и нервно переступила с ноги на ногу.

      – Сочная краля, – одобрил Косой.

      – И кто такая, – спросил Гурчик, – почему не знаю?

      Сирко, обычно знавший всех, лишь крякнул от досады:

      – Та неместная, шо тут не понять.

      Гурчик вынул из карманов руки и зашагал к ней – вразвалочку, чуть наклонив вперед стриженую голову, толкая плечами встречных-поперечных.

      – Это белый танец, Гурка, – заржал ему вслед Косой.

      – Та ему пофиг.

      Девушка в красном, заметив Гурчика, вздрогнула и отвернулась.

      – Здравствуй, красивая.

      – Добрый вечер.

      – Потанцуем?

      – Спасибо, я не танцую.

      Гурчик усмехнулся, привалился к ограде, с минуту помолчал, разглядывая её в упор.

      – Чё, не нравлюсь?

      – Не в этом дело.

      – А в чём?

      Девушка подняла на него тёмные глаза, кивнула на эстраду:

      – Мой парень там.

      – Да ну, и кто?

      – Вон тот высокий, гитарист.

      – Дольский, что ли?

      Гурчик презрительно сплюнул под ноги, потом медленно наклонился над ней, дохнул в лицо портвейном, с удовольствием замечая отвращение в тёмных глазах, придвинулся вплотную – ближе некуда.

      – Складно брешешь, красуня. Ладно, я не гордый, не хочешь танцевать, давай побалакаем. Откуда сама? И чего одна?

      – Из Киева. Извините, мне пора.

      – Тю, ты это куда?

      Она дёрнулась, пытаясь вырваться. Гурчик только ухмыльнулся, расставил руки:

      “цыпа-цыпа-цыпа, попалась, птичка, поздно трепыхаться”.

      – A ты невежливая. У вас в столицах все такие?

      Девушка огляделась: рядом никого, склеившись попарно, все обжимаются в центре круга.

      – Руки убери…

      – Недотрога? Да ты не бойся, я добрый. Прогуляемся? – он мотнул головой в сторону парка, там, за оградой, густыми чернилами разливалась ночь.

      – И зачем это?

      – Ну, как… покажу чего… из широких штанин. Чай не целка?

      – А есть что показать?

      Гурчик икнул от неожиданности.

      – Опа… таки есть, не пожалеешь. Прояви сознательность, красуня, а то загребут меня по осени, да прямиком в Афган, и молодая не узнает, какой у парня был конец. Так ты, это, приголубишь напоследок воина-интернационалиста?