Тамара, конечно же, отлично знала, кто осведомлен о моей жизни лучше всех. Собственно весь выбор из Янки и состоял. Лучше нее у меня подруги нет. А, поскольку, Тамаре до нее всего-то двор перейти, узнала желаемое она быстро и без особых усилий (спорить с Тамарой не решались даже храбрейшие из храбрейших, а Янка к ним явно не относилась).
Уплетая «Чизкейк» Янка рассказывала мне свои новости и старательно не спрашивала о моих. За это я была очень благодарна.
–Я, кстати, не только виниться пришла. Но и хорошую весть прихватила.
–Редкий зверь. Давненько в сих лесах их не встречалась.
–Помнишь Евпатовых? На маминых именинах?
–Нет. Не суть.
–Они квартиру для старшей дщери в Девяткино построили. Однушка. Дщерь на год минимум в Москву подальше от родительской опеки слиняла. Хоромы решили сдавать. Через две-три недели закончат ремонт и можно въезжать. Не бог весть что, но перекантоваться вполне можно. И цена приличная.
После смерти папы около года я жила у Тамары. Признаться, это время я не помню вовсе. Оно запечатлелось в памяти словно пункты документа, сухие факты, не отягощенные чувствами, воспоминания, картинами событий. Я без особого труда могла вспомнить, какие курсы прослушала в Университете, какие оценки получила на экзаменах. Но что именно происходило со мной в эти дни, интересными ли были лекции, сложными ли экзамены – нет. И так во всем. Все мои чувства словно кто-то выключил. Я двигалась по инерции, будто автомат. Делала то, что от меня ждали и не задавала вопросов, не испытывала никаких потребностей кроме сна и голода. Мне абсолютно все стало безразлично.
Единственным чувством, разбивающим лед и тьму тогдашний дней стала память о теплых ладонях Тамары. Она часто неожиданно обнимала меня и подолгу держала, пытаясь помочь мне справиться с пустотой и безразличием, пришедшим на смену звериной боли.
К началу второго курса частым гостем в нашем обособленном мирке стал ее магистр. Павел. Пашка. Пашенька. Высокий красивый парень с добрыми умными глазами. Не без гордости Тамара признавала, что в отличие от всех ее студентов, в нем теплилась искра знания и потому только ее вера в наше поколение не умирает. Подобная похвала дорого стоит.
Со временем я привыкла к нему и стала относиться как к привычной части своих выходных и будней. Мне не казалось чем-то особенным то, что он встречает меня после пар и бережно придерживая за локоток помогает перейти глубокую лужу. Я с благодарностью принимала его теплый шарф, когда становилось ветрено. И с заботой наливала ему горячий чай, желая, чтобы он согрелся. Никакой романтики. Только желание оберегать то, что дорого.
Когда он впервые поцеловал меня, я растерялась ужасно. А он смутился вслед за мной. Мы долго смеялись над этим и друг дружкой. Но думать о том, что все вовсе не так, как я привыкла считать, я уже не переставала.
Оказалось,