Никто ему не ответил. После минутного молчания Олег видимо понял, что в этом случае лучше все-таки не влезать в конфликт.
– Ладно, – сказал он снисходительным тоном, – давайте собираться. Через десять минут выезжаем.
Московское тотчас – целая вечность. Вместо десяти минут мы простояли на стоянке еще полтора часа. Это было в характере Олега – долгие сборы, забытые вещи, перекладывание багажа с места на место. Мы все опять понервничали и позлились, но эта задержка на самом деле была только кстати: за время, пока все без дела торчали около машин и ждали Олега, конфликт окончательно погас, Дима с Мариной примирились на почве общей неприязни к Вождю. Так выходит, что людей лучше объединяет не любимое дело, а общий враг.
Когда мы, наконец, выехали, было уже пять вечера. Две наши машины вырвались из душегубки города и быстро понеслись по шоссе на юг. За окнами скоро показались поля; спеющая пшеница золотилась в лучах солнца, уже нежного, не жгущего. Через полуоткрытые окна приятно обдавало встречным ветром.
Марина со смешно открытым ртом спала, прислонившись головой к стеклу. Максим тоже время от времени проваливался в сон, но, закрыв на несколько мгновений глаза, снова просыпался, хлопая отяжелевшими веками. Марго зачарованно смотрела на проносящиеся за окном поля и, кажется, напряженно о чем-то думала. Может о словах Димы, а может просто о том, как красиво здесь, на юге Нижегородчины. Витя улегся вдоль заднего ряда сидений и спал как ребенок. Мы с Димой сидели впереди и молчали.
Я высунул руку в приоткрытое стекло и смотрел вперед поверх колосьев, где между золотом полей и голубым простором неба проходила белая черта горизонта, как будто специально проведенная невидимой рукой художника, чтобы не слились края лазоревого и желтого. В голове у меня медленно складывался паззл. Это небо, эта земля, эти люди, каждый с целой горой недостатков, но почему-то любимые. Отчего я здесь, в этой Газели, тесной, неудобной, но такой сейчас приятной?
На небе, еще залитом солнцем, уже появился тонкий полукруг месяца – первый признак приближающегося вечера, когда, наконец, последние остатки дневного жара рассеются в холодеющем воздухе, а поля потеряют свой блеск. Я закрыл глаза и провалился в сон.
3
Прошло, наверное, чуть больше часа после того, как мы выехали из Нижнего. Я ненадолго закемарил и проснулся от звучного голоса Димы. Он разговаривал по телефону и делал это как всегда очень громко: богатырское сложение проявлялось и в голосе – низком шумном басе.
– Да, да, понял. Да, сворачиваем.
Я лениво посмотрел в его сторону. Несмотря на жару, я немного замерз от сквозняка и теперь, съежившись на сиденье, цеплялся за уходящий сон.
– Вано, проснулся? – спросил Дима.
– Проснулся, – потягиваясь, ответил я.
– Хорошо. Олег звонил. Они с Пыловой едут в Дальнее Константиново, а мы сейчас сворачиваем на Нижегородец. Ты обо всем там с местными договорился?
– Да. В Нижегородце у нас в семь часов показ фильма. Едем сразу в Дом культуры.
С показом