Родриго стоит у его смертного ложа и чувствует, что его время пришло.
Он закрыл Папе глаза.
После этого Родриго широко расправил плечи и вышел из комнаты, где лежал умерший. Всем вдруг показалось, что он внезапно вырос. Его глаза сверкали победным огнем.
Сикст IV (Гравюра из коллекции Онуфрио Панвинио, 1568)
Конклав, Совет кардиналов, начался.
Родриго Борджиа ― это испанец.
Большинство итальянских кардиналов считали, что Тиара должна достаться итальянцу. Они против «иностранца».
Уже три голосования прошли без положительного результата.
Казалось, выбор был между кардиналом Коста и кардиналом Караффа. Ставку делали на них. Но Борджиа тоже делал высокую ставку. На себя самого.
И Борджиа начал действовать. Он шел от одного кардинала к другому, неся на своих руках все богатства мира, которые он был готов распределить среди них. Он ― великий искуситель. Он вел их на холмы Рима и показывал им Рим, показывал им Италию, показывал им мир. Ты, Орсини, получишь епископство Картахена, ты, Колонна ― аббатство Субиако. Савелли, мой друг, тебе подобает Цивита Кастеллана и епископство Майорка. Епископство Памплона, роскошное как и его имя, будет предназначено тебе, Паллавицини. Риарио, Сансеверино ― вы тоже получите свое! Ты, Асканьо Сфорца, ты ― самый благородный, самый влиятельный, самый достойный, тебя я хочу осыпать золотом и милостью ― если только Тиара украсит мою голову. Ты получишь мой собственный дворец, мое доходное и удобное место вице-канцлера, епископство Ерлеу, которое будет приносить тебе, по меньшей мере, 10 000 золотых дукатов, и много других преимуществ…
Так переходил Борджиа от одного кардинала к другому и заручился четырнадцатью голосами.
Четырнадцать голосов!
Он ликовал! Только еще один единственный голос ― и я ― Папа, Папа Римский, Борджиа ― заместитель Христа на Земле. Нет, Борджиа будет Богом!
Но двое из тех, к кому он пришел: Пикколомини и Чено, молодой Джованни ди Медичи, которого он почти любил, отвернулись от него.
Караффа и Коста, считавшиеся при начале Конклава самыми вероятными кандидатами, были разочарованы, что Тиара ускользает от них, и ничего не хотели знать о нем. Наконец, остался только один, кто еще не решил, на чью сторону встать. Это был девяностопятилетний кардинал Жерардо.
Родриго Борджиа стоял перед ним и смотрел в его жадные ястребиные глаза, которые терялись в его изборожденном складками лице.
«Он стар, ― думал Родриго Борджиа, ― он дряхлый старик. Он уже хорошо нагрел руки. Что могут ему добавить еще несколько приходов? Совсем ничего. Совершенно бесполезно предлагать их ему. Он только высмеял бы меня. Является ли он поклонником искусства? Красивая картина, статуя ― его и это вряд ли заинтересует. Этому старому, полумертвому человеку нужно пообещать что-то живое. Жизнь. А что такое жизнь? Что, как не женщинa, девушкa? Цветущая плоть, алые губы, нежное тело…»