– Да не хочу я свою мучить, – возмутился ветеран, – пусть делает что ей нравится. Мы всю жизнь душа в душу прожили без этого, дети у нас, внуков пятеро, она достойная женщина, жена, мать, бабушка, – ну зачем ей ваша технология! Правда, Катя?
– Правда, Сеня, – отозвалась его боевая подруга.
– Невежество. Я понимаю, что аборигены любого региона часто цепляются за свои отжившие правила. Это нормально. Но для таких случаев у нас даже резервации не предусмотрены. Указ не делает исключений между бабушками или школьницами. Все должны, это решено. Равенство так равенство! – патетически сказал железный начальник.
– Ли, вы случайно не плачете? – ночной попутчик участливо заглянул в глаза Ли.
– Еще нет, но я опять устала слушать. Не люблю сатиры.
– Но это же сон!
– Все равно. – Ли отвернулась к замороженному окну поскрипывающего троллейбуса. – Я воспитана в духе человеколюбия…
– О, да! – ночной попутчик расхохотался. – Сделайте одолжение, добрая женщина, расскажите мне что-нибудь человеколюбивое. У вас очень много человеколюбия!.. Но сначала, пожалуйста, выразите готовность дослушать мою «Лекцию».
– Выражаю, – буркнула совсем уже освоившаяся с присутствием ночного попутчика Ли. – Вы мне так скоро семейную сцену закатите…
– Или вы – мне. – Ночной попутчик прикрыл свою темно-бордовую книжицу, заложив палец между страниц, и повернулся к Ли. – Человеколюбивое обещали.
– Не обещали, а вы заказывали, – Ли еще раз закурила.
– Ну и давайте. У вас еще алфавит не израсходован, кстати.
Алфавит: Б
Наступило время Б. Отнюдь не после времени А. Время А было актуально очень долго, почти всегда. Время Б наступило само по себе.
Так наступает даже какое-нибудь «время Ы» – само по себе. Чего уж говорить о Б!..
За окном аудитории шел осенний дождь. Это очень уютно: слушаешь хорошую лекцию в любимом институте и смотришь в окно на прямой ровный прохладный дождь, аккуратно снимающий с деревьев последние листочки. Утром идешь в институт – есть листочки. Вечером идешь из института – деревья в институтском дворике остались без листочков. Что произошло? А дождь.
«…Великая русская литература еще не сказала своего последнего слова…» – басит лектор, а студенты, впечатлительный народ, вздрагивают и поеживаются. Очень уж грозный образ всплыл: сидит себе, или стоит, где-то на высоком гранитном постаменте великая, в парче и жемчугах, русская, чуть ли не со стогом сена на ладони, литература, пергаментно-желтоватая, и слово-то какое! – литература, как регистратура или микстура… – сидит матрона,