Автопортрет, или Записки повешенного. Борис Березовский

что когда я выпивал бокал сухого вина, то понимал, что я хуже, менее тонко понимаю проблемы, которыми я занимаюсь, чувствовал, что проигрываю в конкуренции с моими товарищами, не могу так концентрироваться, так соображать, как они. В то же время у меня были друзья, которые работали вместе со мной и которые могли одновременно выпить бутылку водки и соображали не хуже меня. В бизнесе я себя чувствовал совершенно комфортно, даже если выпивал бутылку водки. Но тем не менее я понимал, что здесь есть конкуренция. А занимаясь политикой, я могу выпивать по бутылке в день и не чувствовать особой конкуренции в идеях и творчестве. Даже если я выпью литр водки, то все равно то, как я буду понимать, будет сильно превосходить то, как это понимают другие, по крайней мере относительно тех решений, которые приходили в голову мне. Я не думаю, что сильно заблуждаюсь в своей оценке.

      Я и сегодня могу немало выпить, несмотря на гепатит, а раньше вообще никому не уступал. Я никогда не относился к этому как к необходимости. Для меня это удовольствие. К тому же в России так вообще проще разговаривать. И со мной проще разговаривать, когда я выпью. И мне проще разговаривать. Сейчас пью меньше. Но бутылку в день выпиваю. Если надо, могу выпить свою чашу до дна, будь то коньяк «Наири» или полдюжины бутылок белого вина, которое я стал пить уже в Лондоне.

      Материться не просто умею, а люблю. Думаю, что понимаю даже в этом как бы толк. Я считаю, что русский мат абсолютно уникален по той причине, что он максимально психологичен, органичен. То есть это самовыражение очень естественное и очень мощное. Поэтому я вообще все эти глупости типа ввести ограничения, чтобы дети не услышали «Е… твою мать!»… Пусть слышат, нормально. Ничего страшного.

      Может, я заблуждаюсь, но у меня никогда не было ощущения, что меня несет поток. Наоборот, у меня ощущение, что я всегда принадлежу сам себе. В жизни мне повезло с наставниками. У меня было трое учителей (я имею в виду Учителей с большой буквы). Каждый научил своему. Жизни в широком смысле научил меня Вадим Александрович Трапезников. Был такой выдающийся советский ученый, академик. Именно жизни, а не науке, несмотря на то что он был директором института, в котором я работал. Вадим Александрович был одним из последних аристократов по духу и по воспитанию, человек совершенно ушедшей породы. Такой атавизм советской системы, одновременно прижившийся в советской системе, сделавший блестящую карьеру. Андрей Битов писал, чем аристократ отличается от интеллигента: у аристократа экономическая мотивация не является доминирующей. Поэтому и требуются или какие-то особые гены, или несколько поколений жизни в достатке, чтобы быть аристократом. Все фундаментальные, серьезные, прежде всего моральные, определяющие личность человека качества были у него оттуда, из прежнего времени.

      Я пришел в институт, практически его не зная, в 1976 году, младшим научным сотрудником, когда он уже был директором института. Последние десять лет его жизни мы были очень близки, несмотря на огромную разницу