За пьянку с начальника объекта опускался до грузчика, потом опять восстанавливали. Незаменим был. Его называли “моторный”. Все, к чему он прикасался, делал быстро и наилучшим образом. Саночки нам с Нанкой смастерил с резной спинкой. Ни у кого таких не было, все только языками цокали. А какие бурки Нанке стачал – войлочные, с кожей! Произведение искусства! Я их тоже потом носила. Мама вспоминала, как однажды он сказал: “Я никогда не думал, что семья – это так здорово!” Любил любую домашнюю работу – “Сима, сиди, я сам” – и мыл нам попы, варил каши, драил полы, стирал пеленки. Учил маму пеленать нас. Правда, она так и не научилась, у нее мы всегда были похожи на капусту (пеленки расхристаны в разные стороны), а у папы – аккуратные чурочки. Сшил маме фартук на старом “Зингере” – не фартук, а загляденье! Мебель делал без единого гвоздя! Сам ее конструировал. Спустя тридцать лет на его табуретке стоял мамин гроб.
Мама страдала от его неспособности сопротивляться алкоголю. Они ссорились, он обижался, несколько раз уходил. Делал это демонстративно, белым днем, когда можно было поздороваться с соседями. Чемодан в руку, кепку набок, в зубы папиросу – и пошел прогулочной моряцкой походкой, никем не понятый, ночевать к своей тетке. Мама не останавливала, знала, что через два дня ночью, как тать, он постучится в окно и скажет: “Симок, пусти! Поверь, в последний раз. – И, переступив порог: – Видишь ли, Сима, ты должна понимать, что так, как у нас было, уже быть не может”. И они начинали хохотать.
Мама боролась с его пьянством как могла. Однажды она просидела целый день у двери главного врача наркологической больницы, ожидая направления на папино лечение. Вечером, запирая кабинет, тот ужаснулся, увидев ее: “Я же вам еще утром сказал, что мест нет!” Мама: “А я вам еще утром сказала, что никуда отсюда не уйду, пока его не возьмете. У меня нет выхода: у меня маленькие дети, и я его люблю”.
Она была счастлива с ним. С ним было легко и весело. Когда не пил.
Один раз мы шли по улице Горького – мама несла меня на руках, а Нанка бежала вприпрыжку рядом, курлыкая какую-то считалочку. И вдруг, вскрикнув, остановилась как вкопанная. Около двери магазина “Под часами” стояли какие-то мужчины. Один, в серой кепке, сидел на корточках и что-то рассказывал, другие умирали со смеху. Нанка подошла к рассказчику сзади и прыгнула на спину. Она держала его за шею и кричала: “Папочка, я знала, что ты выкопаешься!” Мужчина растерялся, пытался ее оторвать, а она все лезла к нему и кричала. В ее памяти остался образ отца – кепка, смех…
Копия
Железная дорога проходила вдоль набережной, около детского сада, а рядом, в маленьком домике, сидела тетя Юля. Она была стрелочница, встречала и провожала поезда флажками. Гуляя по набережной, мы с мамой заходили к ней. Тетя Юля всегда смотрела на меня неотрывно, глаза в глаза. Иногда даже присаживалась на корточки и все повторяла: “Копия, копия!” Смысл слова я