Переводя, я старался по очереди подражать голосу и выражению лица то Амена, цепкого нью-йоркского обвинителя по делу «Корпорации убийств»[1], то Геринга, посаженного в клетку хитрого негодяя, который старался сбить толку своих тюремщиков.
– Я задаю вопросы, а вы на них отвечаете, – сказал Амен Герингу.
Я перевел возражение Амена на немецкий, но Геринг попытался исправить мой перевод. Амен шепнул мне:
– Не давайте ему вас перебивать.
Вдруг мне вспомнилась фраза Черчилля о том, что немцы либо берут тебя за горло, либо валяются у тебя в ногах. Я попросил у Амена разрешения научить этого свидетеля, как следует вести себя со мной.
– Валяйте, – сказал Амен.
Еще я вспомнил взятого в плен немецкого генерала, как я заставил его идти перед грузовиком, на котором ехали его солдаты, когда он пожаловался, что не хочет ехать в лагерь военнопленных в одном кузове с подчиненными. Одновременно мне вспомнилась старая шутка про Геринга. И я назвал его «господин Gering», намеренно исказив его имя так, как мне доводилось слышать еще в детстве[2]. Gering по-немецки означает «ничтожество». Я сказал:
– Господин Ничтожество. Когда я перевожу вопросы полковника на немецкий, а ваши ответы на английский, вы молчите, пока я не закончу. И не перебиваете меня. После того как стенографистка запишет перевод, вы можете сказать мне, что у вас возникли трудности, и тогда я решу, обращать ли внимание на ваши слова. Либо, если вы хотите, чтобы вас допрашивали без переводчика, так и скажите, и я буду только слушать и поправлять.
Его глаза блеснули, он долгим взглядом посмотрел на меня и сказал:
– Меня зовут Геринг, а не ничтожество.
Он знал, что переводчик выгоден ему самому. Он знал английский достаточно хорошо, чтобы понимать суть задававшихся по-английски вопросов, но недостаточно хорошо, чтобы отстаивать свои интересы, а именно это ему и было нужно. Зачем бы иначе он вообще стал говорить с американцами, если просто мог молчать? Кроме того, когда он сначала слышал вопрос по-английски, потом по-немецки, это давало ему преимущество. Эта задержка почти лишала полковника Амена возможности застать его врасплох, а так как все говорилось и повторялось на двух языках, то за один допрос мы успевали задать вдвое меньше вопросов.
Я сказал:
– Я здесь главный переводчик, и если вы больше не будете перебивать меня, то и я больше не буду коверкать ваше имя, господин Геринг.
Полковник Амен следил за выражениями наших лиц и терпеливо ждал во время этого обмена репликами. Я повернулся к нему и сказал:
– С этого момента заключенный Геринг будет отвечать на ваши вопросы.
После того допроса Геринг требовал, чтобы его переводил я. Геринг был главным подсудимым, Амен – главным следователем, а я – главным переводчиком. Безупречный немецкий порядок! Когда позднее просочилось, что я любимый переводчик Геринга, я так и не смог решить, гордиться мне этим или возмущаться. Вот так мы начали его допрашивать.
В августе 1945