Холлис выбралась из машины и, закинув на плечо сумку с ноутбуком, двинулась следом. Альберто остановился перед зеленой стальной дверью, дал Холлис подержать шлем, а сам нажал утопленную в бетон кнопку, словно телепортированную сюда из «Стандарта».
– Смотри туда. – Альберто указал куда-то вверх и направо от двери.
Холлис подняла взгляд, ожидая увидеть камеру, но так ее и не нашла.
– Бобби, – произнес Альберто, – знаю, ты не любишь гостей, тем более незваных, но я решил, ты сделаешь исключение для Холлис Генри. – Он выдержал паузу, словно шоумен. – Проверь. Это она.
Холлис уже собралась улыбнуться невидимому объективу, но передумала и представила, будто позирует для обложки диска. Во времена «Ночного дозора» у нее было фирменное чуть насупленное выражение: если припомнить прошлое, лицо по умолчанию становилось именно таким.
– Альберто… Черт… Ты что вытворяешь? – Голос звучал ниоткуда, слабый, не мужской и не женский.
– Бобби, я привел Холлис Генри из «Ночного дозора».
– Альберто…
Тонкий голос не знал, что сказать.
– Простите, – вмешалась Холлис, возвращая Альберто шлем. – Я не хотела мешать. Просто Альберто знакомил меня со своим искусством, объяснял, как важно твое участие, вот я и…
Зеленая дверь заскрежетала и приотворилась. В щели возникли белокурая челка и небесно-голубой глаз. И эта детскость выглядела почему-то не комичной, а страшной.
– Холлис Генри, – проговорил Чомбо уже нормальным, мужским голосом, и голова показалась целиком.
Как у Инчмейла, у Бобби настоящий, архаический рокерский нос. Полноценный рубильник в стиле Таунзенда и Муна[13] – из тех, что раздражали Холлис в мужчинах, не ставших музыкантами, поскольку выглядели показными. Как будто их отрастили, чтобы смахивать на рок-музыкантов. А главное, все они – бухгалтеры, рентгенологи, кто там еще, – обязательным приложением к солидному шнобелю носили длинные челки. Наверное, все дело в парикмахерах; видя роковый меганос, они делают стрижку в соответствии с исторической традицией. Или глубинные парикмахерские инстинкты требуют закрыть левый глаз клиента тяжелой косой челкой из простого чувства гармонии.
Впрочем, невыразительный подбородок Чомбо действительно требовал некоего противовеса.
– Привет. – Холлис протянула руку и пожала холодную безвольную ладонь, которая словно норовила тихонько выскользнуть.
– Не ждал, – отвечал Бобби, приоткрывая дверь еще на пару дюймов.
Холлис вошла – и увидела неожиданно большое пространство. Ей вспомнились олимпийские бассейны и крытые теннисные корты. Лампы – по крайней мере в центральной части – тоже были яркими, как в бассейне: полусферы фасетчатого промышленного стекла.