Тони остановился, театральным жестом воздел руки, словно желая обнять все пространство перед собой, и заявил:
– Но это же просто пыль, грязь! Это не живой человек, а прах.
– Ну вот, Тони, ты сам сказал: прах к праху. Грязь.
Вот оно, недостающее звено! Однако сама эта мысль казалась абсурдной и потрясала воображение. Посмотрев опять в глаза Иисуса, Тони со страхом выдавил из себя:
– Ты хочешь сказать, что все здесь – не только внутри этих стен, но и за их пределами – живое существо?!
Взгляд Иисуса был тверд.
– Я хочу сказать тебе даже больше, Тони. Я хочу сказать, что это живое существо – ты!
– Я?! Нет, это совсем уже невероятно. Этого не может быть!
Тони чувствовал себя так, словно какой-то невидимый кулак сразил его одним ударом в солнечное сплетение. Он повернулся и сделал несколько шагов, пошатываясь и озираясь. В один миг его восприятие изменилось, он увидел все окружающее до того ясно, что ему стало страшно. Он уже вынес приговор этому месту, судя о нем отстраненно и свысока, объявил его заброшенным и погибшим, просто помойкой, восстанавливать которую не стоит труда. Такова была его собственная оценка. Выражая ее, он старался быть вежливым и не слишком категоричным, но лишь внешне. На самом деле, будь его воля, Тони снес бы все, что тут жило и росло, землю бы закатал асфальтом и возвел бы на ней небоскребы из бетона и стали. Все вокруг казалось уродливым, бесполезным и не заслуживало ничего, кроме полного уничтожения.
Тони упал на колени и закрыл глаза руками, словно желая подыскать новую ложь, которая заполнила бы пустоту, оставшуюся после гибели старой, уцепиться за новую иллюзию, которая дала бы ему убежище, защитила его и утешила. Но что понято, то понято. Решив быть честным, Тони отнял руки от лица; мысли его прояснились, и противостоять этому было нельзя. Он осмотрелся – на этот раз с бо́льшим вниманием. Но ничто из увиденного ему не понравилось, не вызвало в душе отклика. Это было загаженное никчемное место, настоящая помойка, досадное пятно на лике земли, в остальном вполне симпатичной. Если все это действительно отражение его самого, его сердца, то… Тони был, мягко говоря, сильно разочарован, а говоря откровенно, готов был возненавидеть себя.
Слезы – проявление слабости, и Тони их презирал. Он еще в детстве поклялся никогда не плакать. Но тут он не смог сдержаться. Он не просто заплакал, а зарыдал. Дамба, которая строилась годами, рухнула, и он оказался бессилен перед бурей нахлынувших на него чувств. Он спрашивал себя, они ли сотрясают все его тело, или это земля под ним содрогается.
– Не может быть, – всхлипывал он, стараясь не глядеть на Иисуса, – этого просто не может быть. – Затем откуда-то из глубины