В общих чертах мой ответ свелся к следующему:
Я ничего не имею конкретно против Оксфэма. Я поступил бы точно так же, увидев свою книгу на любой секонд-хендовой распродаже. Тут дело принципа. Моему авторскому кошельку без разницы, где потом окажутся плоды моих трудов с истрепанной обложкой и загнутыми страницами, однако всем нам не мешало бы проявлять больше почтения к павшим. Книга в целом, как престижный объект и как источник мудрости – «Всякий человек, я пойду с тобой, чтобы служить тебе проводником»[4] и все такое, – сейчас умирает. Попытки ее реанимировать, скорее всего, тщетны, однако мы можем хотя бы устроить достойные похороны. Где и с кем мы заканчиваем свой путь в этом мире – вот что имеет значение, офицер.
Прикидывая, насколько я опасен для общества и стоит ли возиться с оформлением протокола, они полистали злосчастную книжку (не без сардонических ухмылок, как мне показалось, хотя тут уж сетовать грех – бедному да вору вся одежка впору). Странное возникает чувство, когда посреди оживленной улицы провинциального городка два копа бегло изучают твой литературный опус, из ближайших лавочек пялятся торговцы, а туристы, облизывая мороженое, кучкуются вокруг и любопытствуют, что за злодейство ты совершил. Я очень надеялся, что какая-нибудь прочитанная строка заставит одного из копов рассмеяться, а еще лучше – пустить слезу. Однако более всего их заинтересовало само название: «Мартышкин блуд».
Младший полисмен не знал исходной идиомы и потребовал пояснений.
– Это типа когда блудливый ханыга косит под трудягу, – пояснил я.
Много чего я подрастерял в этой жизни, продолжая терять все больше с каждым часом, однако пока еще сохранил способность имитировать смачный прононс ланкаширских обормотов, сам будучи всего лишь их соседом из Чешира.
– Вона что! – молвил он растерянно, однако тут же сформулировал новый вопрос.
Поскольку я назвался писателем – именно назвался, а не являюсь, каковой нюанс он подчеркнул, будто собираясь проверить это по прибытии в участок, – и поскольку я вроде кое-что смыслю в мартышках, он пожелал узнать такую вещь: если мартышке дать сколько угодно свободного времени и хороший компьютер, сможет ли она написать, к примеру, «Гамлета»?
– Я думаю, что произведение искусства можно создать спонтанно, вовсе к этому не стремясь, – сказал я. – И время тут не имеет значения.
Он поскреб подбородок:
– Это значит «да» или «нет»?
– В конечном счете, – сказал я, – все зависит от самой мартышки. Надо лишь найти такую, у которой сила духа, интеллект, воображение и поэтический дар будут сравнимы с шекспировскими, и тогда все возможно. Вот только зачем такой мартышке заново писать что-то уже написанное?
Хотелось добавить, что лично мне было бы куда интереснее узнать, сможет ли сколь угодное