необыкновенная сухость. Здешние иноки сказывают: у них в самую дождливую осень не бывает грязи. Это очень естественно, судя по грунту. Возле самой обители великолепная роща с роскошными дубами. И стоят тут эти великаны, эти старцы, конечно, не одно столетие. Роща дубовая пересекается в полуверсте от монастыря кустарником; за ними роща из елей темно-зеленых. Рядом с рощами тянется от монастыря по берегу Солоницы премилая поляна. Весною покрывают ее воды широко разливающейся Волги, напитывают обильною влагою. Она дает много прекрасного сена. Когда я приехал сюда, сено было уже убрано, монастырское стадо пасется на поляне, которая пресытившись весною, не престает и теперь украшаться необыкновенно нежною зеленью. По этой милой поляне – моя прогулка. Хожу под тенью, которую утром далеко расстилает по поляне роща; мои взоры свободно и безотчетливо блуждают всюду, наслаждаются природою, которая здесь особенно мила, нежна, премилая мне по глазам и по сердцу. Люблю – смотреть на воду, на обширное пространство вод, почерпать оттуда неизъяснимое вдохновение. Бывало, подолгу стаивал я на берегу Ладожского сердитого озера, и гневная волна приходила монотонно разбивать главу свою о камень у ног моих. Сматривал я на Волхов из окон Старо-Ладожского Николаевского монастыря, на угрюмый, на вечно-беспокойный Волхов. Теперь из окон моей келии смотрю на величественную Волгу. Она от монастыря не больше, как в ста саженях. Лишь начинаете подъезжать к Волге – вся окрестность радуется, смеется. Видно, что этот край благоденствует. Сама Волга необыкновенно миловидна и величественна: она царица между реками! Струи ее – какие-то кроткие, нежные, катятся плавно, но огромною массою. Самая буря на ней не представляет ничего страшного; как кратковременный гнев добрейшего человека, способного к одним благодеяниям. Но всего приличнее для Волги, когда никакой ветер не тревожит струй ее. Тогда-то они катятся с невыразимою приятностью, нежностью, и вместе силою и живостью; тогда-то Волга особенно величественна и прекрасна. Ее поверхность делается подобною металлическому зеркалу, по которому местами рябят мелкие струи, как серебряная чешуя. Я видел, как в это зеркало смотрелась задумчиво луна при тишине ночной, при вдохновенном ночном безмолвии. Но когда в это зеркало смотрится солнце, тогда смотреть на Волгу невозможно: она вся в лучах, в свете, в сиянии ослепительном. Посмотришь на Волгу, – так и видно, что ее назначение – кормить, обогащать людей, разливать довольство, жизнь, веселие. Не таков Волхов: глядит угрюмо из берегов своих – этот властный эшафот и вместе могила многих тысяч Новгородцев, беспокойных, суровых, буйных, как их Волхов. Перед окнами моими рисуется целый ландшафт. Мирная прекрасная Волга и устье Солоницы; за рекой обширный луг, на котором стогам нет числа. За лугом начинаются отлогие горы с селами, церквами и хоромами помещиков. Видны некоторые села верстах в двадцати и тридцати. Горы, чем далее от Волги, тем выше; одна гора выглядывает из-за другой; одно село выглядывает из-за другого.
