Последовала небольшая пауза, потом Альвира сказала:
– Зан, я знаю одну очень хорошую частную детективную контору. Если у тебя нет сейчас денег на это, я сама им заплачу. Если эти снимки – фотомонтаж, мы узнаем, кто оплатил такую авантюру. Погоди-ка. Не так. Если ты говоришь, что те фотографии – фальшивка, я тебе безусловно верю, но думаю, что тот, кто все это затеял, переиграл. Надеюсь, ты поставила свечу перед святым Антонием в тот день, когда заходила к Франциску Ассизскому.
– Я заходила… куда? – Зан было страшно задавать этот вопрос.
– В прошлый понедельник, примерно в половине шестого или без четверти шесть. Я как раз зашла в церковь, чтобы немножко пожертвовать святому Антонию, как обещала, заметила там одного человека, который следил за моим другом отцом Эйденом, и мне это не понравилось. Поэтому я просмотрела сегодня утром записи камер наблюдения, чтобы выяснить – может, это какой-то знакомый отца Эйдена? В нашем безумном Нью-Йорке предупрежден – значит вооружен. В церкви я тебя не заметила, но ты была на записи, вошла в храм и вышла уже через несколько минут. Я решила, что ты заходила помолиться за Мэтью.
«Понедельник, день, от половины шестого до без четверти шесть… Я тогда решила отправиться домой пешком и пошла прямо туда, – думала Зан. – На запад по Тридцать первой или Тридцать второй улице… но потом поняла, что слишком устала, и поймала такси.
Но я не заезжала в церковь Святого Франциска. Я знаю, что этого не делала.
Или делала?»
Зан осознала, что Альвира продолжает говорить и что-то спрашивает насчет ужина.
– Я приду, – пообещала она. – В половине седьмого.
Морланд повесила телефонную трубку и обхватила голову руками.
«Неужели у меня снова начались провалы в памяти? Я схожу с ума и украла собственного ребенка? Но если я его унесла тогда, то что сделала с ним? Если я не способна вспомнить то, что происходило меньше двух суток назад, то что еще могу забыть?» – в отчаянии спрашивала себя Зан.
18
В те дни, когда ему приходилось работать под прикрытием, детективу Билли Коллинзу не составляло труда изображать из себя бездомного босяка. Худой до костлявости, с резкими чертами лица, редкими седеющими волосами и печальным взглядом, он легко входил в доверие торговцев наркотиками как потенциальный покупатель дозы.
Но теперь, когда его перевели в полицейский участок Центрального парка, Билли приходил на работу в деловом костюме, рубашке и галстуке. Все это в сочетании с его мягкими скромными манерами заставляло людей при первом знакомстве воспринимать его как рядового, ничем не примечательного парня, возможно не блещущего умом.
Это суждение разделяли и многие подозреваемые в разных преступлениях, которых вводили в заблуждение скучные ординарные вопросы, задаваемые Коллинзом, и его кажущееся согласие с их версией преступных событий. Для большинства из них это оказывалось фатальной