Господин этот не был одним из генералов гвардейской артиллерии. Отнюдь. Мундир генерала-фельдцейхмейстера во всей империи мог носить лишь один человек. Тот, кому это звание было присвоено с младенчества и на всю жизнь. И бывший курсант военного училища Вацлав Перуцкий сообразил, кто стоит перед ним. И от кого только и зависит вся судьба его, его жизнь.
Знакомо ли вам страстное чувство последней надежды! А если неведомо, то не судите.
Рванувшись вперёд и тем испугав конвоиров, подхорунжий рухнул на колени. Задрав лицо – в страдальческой гримасе, залитое внезапными обильными слезами, Вацек закричал слова мольбы. Ради Христа, во имя милосердия, из жалости к его несчастной матери, во славу государя – всё, что пришло на помутневший ум…
Офицеры, вздрагивая, отводили глаза. Конвоиры, вместе с растерянным штабс-капитаном, не трогали несчастного и не знали, как подобает им себя вести…
Высокородный господин нехотя сделал пару шагов в направлении Вацлава. Несчастный обречённый, стоя на коленях, опустился ниже, и, выгнувшись изо всех сил, едва дотягиваясь подбородком, неловко уткнулся губами и лбом в начищенный генеральский сапог.
Генерал отшатнулся с брезгливою миной… Произнёс: «Поди кинжалом в спину безоружного вы били смелее. Теперь попробуйте хоть умереть не законченным трусом». И такое холодное презрение услышал бывший подхорунжий в сказанном…
Вот тогда он, рванувшись ещё раз, вскочил на ноги. И плюнул. И попал. И тут же конвоиры навалились, схватили, потащили назад, а он плюнул ещё раз! А потом проклинал всех и вся, пока тащили его на помост, рвался из последних сил, пока дюжий солдатик-палач не накинул верёвку ему на шею… Потом послышалась отрывистая команда и последовавший вслед за нею резкий звук…
А после наступила тишина.
«…Мой Вацек, мой красавчик Вацек, чудесный мальчик! Я, глупая, так верила в тебя. А впрочем – не существуй ты более ни для кого на этом свете, я одна буду ждать твоего возвращения. Потому как печальные дни мои только и скрашены тем ожиданием, и нет для меня теперь иной надежды».
Ещё до наступления вечера казнённого похоронили, а виселицу во дворе Бранницкого замка разобрали и вынесли так, что на другое утро не осталось от произошедшего никаких следов.
Той ночью, помнится, сильно похолодало. Камины во дворце не затопили, и в покоях было ощутимо холодно. Для боевого офицера холод – небольшое бедствие. Однако эта ночь в спальне Бранницкого замка великому князю Михаилу Павловичу запомнилась надолго.
Глава 7. Встречи
29 марта 1836 года. Санкт-Петербург
Март в этом году выдался необычайно ласковым и теплым. Минуло меньше двух недель – а вот уже от снега не осталось