Дьявол во мне. Вячеслав Прах

чувствую… – на миг я смешался. – По-другому. Декорации вроде все те же, а отношение к ним другое. Понимаешь?

      – Не думаю, что когда-нибудь пойму. Что-то переосмыслил?

      – Много чего.

      – Будешь еще бросаться под поезд или лезть в петлю?

      – Не в этой жизни точно, – уверенно заявил я. – Больше не хочется быть заложником. Жертвой. Хочется жить.

      – Может, теперь расскажешь, почему решил свести счеты с жизнью?

      Ответил я не сразу.

      – Мне не было ради кого жить.

      – А для себя разве мало?

      – Мне казалось, что мало. Может, тебе этого и не понять, Марк, а может, и наоборот – кому как не тебе знать, почему люди от одиночества бросаются под поезд, падают на скалы или умирают от удушья.

      – Я лишь знаю, что одиночество – очень хорошая штука, если быть в дружбе с собой и иметь к себе уважение. У тебя нет девушки. Но это нормально, тебе только двадцать. Твоя жизнь в начале первой главы. А вот то, что ты свое нерожденное потомство вытираешь моим полотенцем, это не нормально, Домиан. Будь добр, вытирать своим. Я положил в ванной, пользуйся, оно теперь твое.

      Мне вдруг стало очень стыдно за себя. За свою сущность, натуру. За себя настоящего. А затем я перестал стыдиться.

      – Да, я такой, – подкуривая новую бессчетную сигарету сказал я.

      – О’кей, я не против, – безразлично отозвался Марк и спросил: – Как думаешь, в гостиной нормально встанет пианино?

      – Вроде да. Как раз есть свободное место у окна.

      – Хорошо.

      – Не беспокойся, по ночам я играть не буду.

      – Да играй сколько влезет, стены здесь толстые. – Марк задумался и на всякий случай добавил: – В разумных пределах. Не хотелось бы, чтобы соседи жаловались. Они у меня не любители искусства.

      – Мои бывшие соседи тоже, – сказал я. – Они, наверное, ненавидели меня всем домом. Теперь спят спокойно, а может и нет. Кто знает.

      Вспоминать о своей старой жизни оказалось неприятно; в воспоминаниях этих душу грело одно – пианино.