Нахлынувшее раздражение понемногу стихало, уступая место уверенности, что приказ маршала Танти будет выполнен с блеском. Нельзя позволять королю заключать мир с еретиками, нельзя оставлять молодежь без дела. Праздность для души человеческой страшнее вражеских армий и злее чумы. Не зря Господень Молот [10] называл безделье ржавчиной, разъедающей железо, и гнилью, подтачивающей стропила…
Сухие знакомые хлопки донеслись из-за очередного холма, за которым скрылся авангард. Привычные ко всему ветераны не поперли вперед и не заметались, как бараны, а замерли, ожидая приказа. Солдаты свое дело знали, как и офицеры. Капитан Пивоне обернулся и поднял руку, Лабри кивнул. Вооруженные лучшими виттскими аркебузами стрелки стремительно спешились и рассыпались по сторонам, беря на прицел ближайшие склоны. Остальные ждали, стискивая рукояти шпаг и беспокойно оглядываясь.
Новый залп не заставил себя ждать, его слитность и мощь подсказывали – бьют свои, авангард. В ответ раздалось несколько разрозненных выстрелов. Лабри неторопливо поправил пороховницу, погладил коня и шагом направился в голову колонны. Пусть видят, что ничего особенного не произошло. Полдюжины стрелков в холмах – не повод махать руками и скакать галопом, но кто же все-таки стрелял? Гарнизонный дозор, кознями дьявола оказавшийся на дороге? Или, того хуже, засада? Задержали в этой узости и сейчас окружают колонну, чтобы обрушиться сверху? Если Крапу с его перчатками не озаботился проверить, ему будет очень невесело. Очень.
Крапу озаботился. Не успел полковник обогнуть предательский холм, как прискакал молодой Шетэ и доложил о том, что авангард обстрелян.
– Сколько их, Роже? – для порядка уточнил Лабри, заодно проверяя графа.
– Пять или шесть аркебуз и несколько арбалетов. Солдаты стали стрелять в ответ, а два десятка сейчас обходят засаду.
– Потери есть?
Сын покойного друга нахмурился:
– Убит один, и ранено двое. Господин полковник, мне очень жаль, но ранен проводник.
– Тяжело?
– Боюсь, да.
То, что вырвалось из уст полковника, вряд ли бы понравилось пастору, но тот отвечал всего лишь перед Господом, а Матье Лабри еще и перед маршалом. Малыш Шетэ потупился, словно был виноват. Матье потрепал его по плечу и, плюнув на осторожность, поскакал к авангарду.
Жером лежал на земле, рядом скрючился солдат, над которым хлопотал Дени Мясник, лет десять подменявший убитых или сбежавших лекарей. Крапу и двое офицеров замерли возле мертвой лошади, вглядываясь в молчащие заросли. Громко, словно перед грозой, трещали цикады.
– Откуда стреляли? – осведомился Лабри. Крапу носил поганые перчатки, лез не в свое дело и слушал не маршала и мадам Иоанну, а Луи, но в том, что случилось, был неповинен.
– Оттуда. – Граф махнул рукой и поморщился, на колете расплылось темное пятно, которое могло означать лишь одно.
– Вы ранены?
– Царапина… Стрелки удрали,