У Германтов. Марсель Пруст

герцога и принца, грубоватость герцогини, чья речь напоминает ему говор французских крестьянок, комическую ничтожность маркизы де Вильпаризи, он начинает догадываться о сексуальной извращенности Шарлю. Вместе с тем, герой сознает, что нередко это просто человеческие слабости, вот почему ему искренне жаль г-жу де Марсант, которую в грош не ставят другие Германты и к которой так невнимателен сын. Жаль ему и принцессу Германтскую, не нашедшую счастья в семейной жизни и ненароком влюбившуюся в Шарлю, не отдавая себе отчет о его предпочтениях. Тема развенчания Германтов будет продолжена в следующих томах и найдет гротескное завершение в последнем (“Обретенное время”), где Шарлю предстает опустившимся настолько, что в свете его уже никто не принимает, где овдовевший принц Германтский женится на вульгарной буржуазке г-же Вердюрен, где дряхлый герцог Германтский отталкивающе волочится за второй раз овдовевшей Одеттой и т. д.

      В романе “У Германтов” заметно меняется структура повествования. Раньше, особенно в первом томе, господствовала ретроспекция: это были картины детства и ранней юности героя, рассказ о которых был медлителен, иногда сбивчив, не бывал выстроен в хронологической последовательности и уж никак не был привязан к конкретным событиям общественной жизни Франции и Европы. Именно первые тома эпопей Пруста способствовали возникновению предвзятой и неверной их оценки как типичного “потока сознания”, когда описываемые события личной жизни героя и его узенького домашнего окружения следуют вне логичной последовательности и тем самым не вытекают одно из другого. Но в первых томах именно такой подход, к описываемому должен был подчеркнуть удаленность, “первоначальность” уже уходящего в прошлое детства героя, которое, как представлялось, было утрачено навсегда. Теперь – иначе. Дело не только в том, что теперь сфера общения героя необъятно расширяется, но он оказывается вовлеченным в самые яркие политические события того времени. Среди них первое место занимает бесспорно так называемое “Дело Дрейфуса” (1896–1899), основные обстоятельства которого не просто живо затрагивают всех персонажей книги Пруста, но во многом определяют и их жизненные позиции, и даже черты их характера. Отзвуки “Дела” пронизывают всю книгу (как и непосредственно следующий за нею роман “Содом и Гоморра”, тесно с нею состыкованный), становясь не только темой заинтересованных разговоров и ожесточенных споров персонажей, но и все более явного размежевания в разных кругах общества, разламывающегося на противоборствующие группы, причем, такое размежевания может вторгаться и в отдельные семьи и даже вносить смятение и тревогу в души отдельных персонажей. Здесь Пруст показывает себя не просто блестящим характерологом, но и тонким психологом, далеким от упрощенных, лобовых оценок: у него “дрейфусарами” и “антидрейфусарами” оказываются персонажи одной социальной (и национальной) принадлежности, одного круга и даже одной семьи. Так, если Шарль Сван, буржуа