Сегодня решаю я! Я не хочу больше жить. Жизнь – пытка, мучение. Решаю я. И я решил, я от нее отказываюсь. Я хозяин положения!
А если вдруг изменит мужество, если захочется встать, все прекратить, я подумаю о ней. О той, что и есть жизнь и что отвергла меня. Не о других, не о тех, кто меня любит, но о ней, о той, что не любит меня, не хочет полюбить. Не хочет даже попытаться. Ее атласная кожа, зеленые глаза, улыбка. Ее улыбка! Ласка, которую дарит ее красота каждому, кто приближается к ней. Для меня она стала болью. Нет, все в ней – моя погибель, увлекшая меня в эту бездну. Бездна смерти против пустоты моей жизни. Какая разница?
Боже, как кружится голова. Боже… Зачем я к Тебе обращаюсь? Где Ты? Есть ли Ты? Слышал ли Ты мои молитвы? Что ж, давай сведем счеты! Как мог Господь милосердный сотворить такое чудо рядом со мной – и мне в нем отказать? С какой целью? Чтобы я страдал? Ты добился своего! Я страдаю. Так страдаю, что не хочу больше жить. Что, доволен? Я возвращаю Тебе мое будущее. Отдай его кому-нибудь другому. Ты показал мне лишь пропасть – и я бросаюсь в нее.
Я не боюсь.
Думать только о способе. Бумажный конус все дымится. Еще немного дурмана. Уйти от себя, чтобы расстаться с ней. Вот я уже плыву в дремоте от дыма и алкоголя. Скоро – таблетки. Это способ. Я обливаюсь потом. Но не боюсь.
Еще несколько секунд.
Думать о ней.
Я решил все ей сказать. Сегодня, в день, когда мне исполнилось двадцать лет. Освободиться от сомнений. Наконец узнать. Я готовился… Но надо ли мне было готовиться? Я был полон слов, все – для нее. Но она не стала меня слушать, не захотела понять. Я говорил ей о нашей детской любви. О начале истории.
– Но нам же было девять лет, Жереми, – с улыбкой ответила она.
На самом деле десять. Это не так уж мало – десять лет. Я был безумно влюблен. И она меня любила.
Для нее – всего лишь детская игра, несколько невинных поцелуев, нежная дружба, милая мелодия. Далекое, поблекшее воспоминание.
Для меня – начало жизни. Теплый свет из поры до того лета, что разлучило нас.
– Мы ведь стали друзьями. Ты даже был моим наперсником!
Жалкая роль, которую мне пришлось играть все эти годы, чтобы быть с ней рядом.
Видеть, как весь этот самовлюбленный сброд использует свою красоту, свои внешние данные. Она так любила нравиться. И тогда я отдалился. Попытался забыть ее. Тщетно. Боль, надежда. До потери дыхания.
С этим надо было кончать. В день, когда мне исполнится двадцать. Вроде ультиматума, который ставишь сам себе, чтобы сделать терпимым ожидание.
Сказать ей о моей любви, попытаться ее уговорить. Слова как жемчужины, время осело перламутром вокруг раны.
Я видел, что моя речь ее тронула.
Несколько секунд она была моей. Или мне это пригрезилось?
Появился он – и все рухнуло.
– Познакомься, это Юго. Мой жених.
От этих слов я застыл. Боль, моя спутница, притаившаяся где-то между сердцем и желудком, внезапно проснулась, сильнее прежнего. Как последний отчаянный штурм – перед неизбежным концом.
Она моя. Только моя. Моя!
Я с такой силой думал, что выкрикнул это вслух.
Он ударил меня. Я упал – жалкое зрелище. Она удержала его. В глазах – нежность, в словах – жалость.
– Я люблю его. А тебя я не люблю, Жереми. Я никогда тебя не любила! И никогда не полюблю! Мне очень жаль.
Слова, чтобы унять его пыл, чтобы убить мою любовь. Каждое – как плевок в мою душу.
И они ушли.
И все кончилось.
Я докурил косяк. Лежу, вытянувшись, с таблетками в одной руке, с бутылкой в другой. Единственный выход.
До скорой встречи, Боже! Мы сведем с Тобой счеты! Тебе придется объясниться! Я не приму никаких оправданий. Заслужить прощение Ты мог бы только здесь. Что уготовил Ты мне там, за чертой, если здесь мой ад? Я предстану перед Твоим судом, чтобы ответить за мое прегрешение? Ты не приемлешь самоубийства, отвергаешь самоубийц? Меня Ты отверг при жизни. Ты в ответе за мой поступок!
Картины вставали в мозгу Жереми, как последние искры угасающего огня. Его родители смотрели, как он уходит. Мать, плача, тянулась к нему рукой. Отец взирал на него холодно. Потом появилась маленькая девочка и скользнула между ними. Сестренка заняла его место. Он застонал. Противник грозен! Надо действовать быстро, заглушить эту давнюю боль или обратить ее в свою пользу. Разве это не оправдание его поступка?
Он положил таблетки на язык и запил их глотком виски.
Под кожей стал растекаться холод. Достаточно быстро и мощно, чтобы погасить двадцать лет его жизни. Ему послышался голос. Виктории? И то, что прошептал ему этот голос, такой далекий, нарисовало еле заметную улыбку на его окаменевшем лице.
«С