Конечно, для Элегора не были секретом чувства, которые друг питал к принцессе Элии. Бедолага Лейм частенько выплескивал на голову Гора романтический бред, включавший в себя немало восторженных описаний неземной прелести, ума и прочих уникальных достоинств богини любви. Принц обожал свою кузину. Чувство это столь прочно пустило корни в его романтической душе, что никакие терапевтические процедуры, проводимые Элегором (рассказы о том, какая Элия стерва, меняющая кавалеров даже чаще, чем Энтиор туалеты, знакомства с многочисленными красотками, головокружительные приключения) не могли потушить огонь любви в сердце юного романтика.
Герцог видел, как страдает друг, сочувствовал ему и злился на невозможность что-либо изменить. Ему оставалось только скрипеть зубами, когда лучезарный свет истового фанатика вспыхивал в зеленых и обыкновенно спокойных глазах Лейма, если он говорил или думал о принцессе, а ее образ всегда был с принцем наяву и во сне.
Некогда Элегор пробовал скандалить с Элией, требовал привести кузена в чувство и перестать издеваться над парнем, но проклятая баба заявила, что чувства, которые питает к ней Лейм – его личное дело, и вмешиваться она не станет, вернее, станет только в том случае, если без этого никак нельзя будет обойтись. Дворянин плюнул и больше сию тему в беседах с леди Ведьмой не затрагивал, разочарованно решив для себя, что женщина, будь она даже самой распрекрасной и могущественной на Уровне, к тому же способной получить любого приглянувшегося мужика, все равно останется зловредной бабой, которой проще удавиться, чем выпустить из когтей угодившую в них жертву. А вся мораль на тему нежелательности насильственного воздействия на душу выдумана для оправдания собственнического инстинкта.
И хоть Элия помогать Лейму отказалась наотрез, со временем Элегор начал робко надеяться, что друг перебесится, повзрослеет и найдет себе какой-нибудь другой, более подходящий предмет для воздыханий – или уж сразу несколько предметов. А с недавних пор герцог даже начал верить, что тот славный миг недалек, потому что в беседах Лейм все реже и реже выражал влюбленные восторги, если речь заходила о кузине, и сам этой темы не поднимал. Словом, Элегору казалось, что надежда на выздоровление есть! Но, как водится, чем слаще надежда, тем горше предстоит разочарование.
Только теперь до герцога дошло, что бедолага Лейм, устав спорить с другом по поводу своей обоже, просто замкнулся и перестал поверять Элегору сердечные тайны. Несчастный принц не только не выздоровел, куда там! Болезнь прогрессировала! Наглядным доказательством сей трагедии стал сам Лейм, преклонивший колени пред алтарем со свежими розами, посвященными