Один из русских преподавателей семинарии впоследствии вспоминал:
«Семинаристы-грузины постоянно находились под прессом несправедливого обращения. Это способствовало неприятию всего русского и их сплачиванию в замкнутые группы»[21].
Русификаторский режим не мог заглушить интерес молодых людей к грузинской литературе, к национальным традициям. Более того, субкультура семинаристов, основанная на юношеской взаимовыручке и ненависти к обскурантам (12) в рясах, отторгала наихудшие проявления официозной русской культуры, догматизм, высокомерное отношение к нерусским, инородцам.
Вместе с тем надо отметить, что некоторые учащиеся относились к вопросам обучения серьезнее своих преподавателей. Учеба становилась для них своеобразным, первым актом протеста… Образование, которое можно использовать против самодержавия и для открытой идентификации себя с политической оппозицией, было для Сосо Джугашвили и многих его последователей бо́льшим стимулом, чем тайное чтение запрещенной литературы. (Этот путаный вывод нисколько не соответствовал действительности и расходится с тем, что сообщается во всех источниках, включая исходящие от самого Сталина. – В.Г.)
Интерес к социальным проблемам стал движущим мотивом для Сосо Джугашвили. Сокурсник Сеид Девдариани, гостивший у него в Гори, свидетельствует: «Сосо мог целый день сидеть и неотрывно читать. Помню в его руках запрещенную книгу «Борьба английских рабочих за свою свободу»[22].
…Сосо все реже навещал свою мать. Это ее очень беспокоило. Беспокойство переросло в тревогу, когда она узнала, что сын вовлечен в революционное движение против царя. Кеке не находила покоя – ведь бунтари всегда преследуемы властями. Мечтала увидеть сына епископом, а он бунтовать вздумал. Кеке немедленно выехала в Тбилиси. Сын встретил ее рассерженно: чего, мол, примчалась, не твое дело, чем я тут занимаюсь. Мать опешила, раньше он так с ней не разговаривал. Она взмолилась: сынок, не губи себя и меня, все равно тебе не победить царя Николая.
Сосо смягчился, обнял мать, поцеловал, успокоил. Обнадежил ее, сказав, что она введена в заблуждение. Видишь, мол, я нахожусь в семинарии, а не в Метехи (13). Это было первой ложью в жизни Сосо, но мать успокоилась и вернулась в Гори.
Несмотря на то, что Кеке была крайне расстроена отходом сына от церкви и его революционными настроениями, она никогда не оставляла его в беде, всегда была его заступницей.
Узнав об аресте Сосо, она снова выехала в Тбилиси. На беду встретилась с Бесо, который обвинил ее во всем и грозился собственноручно расправиться с опозорившим его сыном.
Кеке ответила, что не стыдится сына и, будь он хоть заключенным, хоть каторжником, для нее всегда останется родным.
Позднее сам