Есть разные виды святости. Каковы они и как различаются между собою, надеюсь, читатели смогут понять из настоящей книги. Во многих памятниках христианской мысли – как в восточных, так и в западных, – встречается мнение: святость бесконечно разнообразна. Каждое проявление святости несет печать личности ее носителя. «Подражать святым бессмысленно, но ревновать им спасительно», – говорит преподобный Иоанн Лествичник, прославившийся и как подвижник-аскет, и как игумен-устроитель одной из лучших монашеских общин (Синайской). Невозможно стать таким же кротким и сильным одновременно, каким были преподобный Сергий Радонежский или святой западной церкви Бенедикт. Да и сами понятия эти – кротость, сила – теперь или забыты, или понимаются совершенно иначе, чем во времена упомянутых подвижников христианства. Но ведь есть в описании их жизней нечто, отчего в реальность и самих святых, и их действий верится так же легко и просто, как дышится. Думается мне, что это несомненное уверение и есть «аромат святости».
Неужели это таинственное и неуловимое слово – святость – обозначает нечто раз и навсегда, как скульптура, приобретшее одну только форму? Или же она – только прихоть Божественного вдохновения, нечто неуловимое, как впечатление? Если да, то можно ли о ней говорить просто, как о чем-то, издавна присущем человеческому существу? Думаю, да.
Святых Церковь Христианская называет «небесными людьми» или «земными ангелами». Уже в самих названиях этих показана двойная природа – как святых, так и самой святости. Природа человеческая и божественная. «Всякая добродетель, преимущественно пред всеми – нищета, имеет отличительным признаком свободное произволение. А что не от произвола, то и блаженным (или святым – Ч.Н.Б.) не делает» (Еп. Варнава. Основы искусства святости, т. 3).
Для того чтобы научиться святости, как бы говорят нам все известные жизнеописания, нужно сначала пожелать научиться святости.
Представление о святости первых веков христианства было совершенно другим, чем даже лет 200 назад, и вот почему. Внимательный читатель житий довольно скоро заметит, что в житиях разных святых разных времен очень много пересечений, так что это даже изумляет. А вдруг одно житие списано с другого, и ничего за этой словесной копией нет? Однако если мы попытаемся посмотреть на пересечения в житиях глазами человека того времени, скажем, века шестого, то увидим, что так оно и должно было быть. Все броское, оригинальное мало интересовало описателей жизни того или иного святого. Наоборот, важно было показать, что путь его точно совпадал с общим