Под душ я встать не рискнул – не хотелось в ванне оставаться. Выбрался очень быстро, косясь сквозь пену и слезы, вымыл голову в раковине, обтерся мокрым полотенцем, прокрался, обернувшись им, за сухим и за новыми спицами, которыми по новой истыкал стоки ванны и раковины, вентиляцию и даже унитаз – насколько уж гадливость поборол. Деревянное острие ездило по изгибам труб и возвращалось в лучшем случае с темными соскобами, напоминающими тот фонтанчик лишь поверхностно.
Я не знал, что это за фонтанчик. Это была не такая нечисть, как убыр, – но что-то явно нечистое, без анализов понятно. Я не знал, совсем ли ушла нечисть и, если нет, посмеет ли высунуться еще. Но я твердо знал, что теперь оставить Дильку было невозможно. Не буду же я с ней постоянно в туалет и ванну ходить. И с собой тащить не могу – мне же еще с Лехой закончить надо. И с Зульфией, кстати, тоже.
Что ж у нас вечно всё по диагонали-то.
Ладно, будет зато повод побыстрее управиться.
Пред Дилькой я предстал уже спокойным, чистым и несгибаемым. Дилька, к счастью, ничего не услышала и не заметила – ни моих морских сражений, ни дальнейших зачисток. Сидела, довольная, и улыбалась – по телику мультики про Машу и медведя показывали. Пока ее брата умучивали. Чего ж не поржать-то. Ну, пусть дальше у Гуля-апы ржет.
И будет ржать, похоже. Я думал, Дильку уламывать придется, объяснять, врать чего-то. А она спросила: «А ты?», потом: «А кот?» – и потом: «А когда мама и папа вернутся, ты меня заберешь?» Довольно кивнула и пошла собираться да мучить кота напоследок – ласками, инструкциями и требованием дождаться ее возвращения.
Гуля-апа тоже отреагировала как ненормальная. Я готовился сочинять всякие душераздирающие подробности, а она буквально пару вопросов про родителей задала – как состояние да где лежат. И принялась уговаривать, чтобы я тоже сюда переехал. Жестко, главное, так.
Если бы не это, я бы, наверное, согласился – хоть и знал, что ей с Ильнур-абыем и Самиркой в микродвушке и так не слишком просторно, а еще два постояльца превратят квартирку в муравейник. Здесь было тепло, уютно и пахло пирогами. Но обидно стало – что значит «Ну как ты себе представляешь – одному жить? Не выживешь же»? А вот так и представляю. До сих пор выживал как-то, между прочим, чуть не сказал я вслух, но сдержался и даже пообещал подумать над предложением. Гуля-апа внимательно на меня посмотрела, потрогала кончиком пальца подживающую ссадину на скуле и сказала:
– Пошли покормлю хоть.
А я не хотел есть, совсем. Я всё закончить поскорее хотел, а меня отвлекали. Все. Они же ничего не понимали, никто, вообще никто. Не понимали и не могли понять, что происходит, чем это страшно и как с этим бороться. Вернее,