Он откинул капюшон на плечи. Голова его была совершенно седая, а худое лицо покрыто крупными и мелкими морщинами. Он показался мне очень похожим на нашего школьного учителя истории, умного и тонкого знатока Средневековья, его обычаев и тонкостей взаимоотношений в этом довольно простом обществе.
Остальные инквизиторы тоже сняли капюшоны. Таинственность исчезла, но я все равно смотрел на них ошарашенно, ибо их худые аскетичные лица совсем не вязались с моим представлением об инквизиторах. Эти выглядели как интеллигенты-шестидесятники… или передвижники, не помню, которых заставили заседать в Тайном Совете и выносить приговоры. Их одухотворенные лица выглядят суровыми, но эта суровость не воинов, а чересчур тонких и остро чувствующих людей, которым пришлось заниматься… политикой. В самом экстремальном проявлении.
Я поднялся с колен, голова идет кругом, спросил ошалело:
– Но почему?
– Чем ты обеспокоен, сын мой? – поинтересовался Седьмой.
– Не знаю, – пробормотал я. – Но я представлял все иначе…
– Как?
– Ну, обязательно пытки, потом на костер.
Глаза Седьмого посуровели, лицо отвердело, а в голосе прорезалась сталь:
– Все это будет, сын мой… если найдем доказательства твоей виновности. Мир жесток, а скверну надо выжигать каленым железом. Но в твоем деле много сомнений… а сомнения всегда толкуются в пользу обвиняемого. Ты свободен, Ричард!.. До времени.
Я уже отступал на шаг, готовясь повернуться и скорее ходу из этого страшного места, но теперь замер, спросил:
– До… какого?
– До следующего, – ответил он без улыбки. – Когда появятся ясные доказательства. Того или иного. А до этого времени ты под следствием.
Я поклонился, отступил, из горла моего выкатилось устрашенное:
– Спасибо, Ваше Преосвященство.
– Впрочем, – добавил он так же ровно, – как и все мы – под следствием.
Я вдруг вспомнил Бернарда, сказал торопливо:
– Мой господин велел, чтобы вы освятили мой молот…
Инквизитор сделал отметающий жест бледной дланью.
– Нам велел или тебе?.. Сын мой, мы еще не увидели, кто ты. На чьей стороне. Лишь потом можно сказать, что достойно носить, вкушать, говорить… христианскому воину, а что можно делать только стороннику Тьмы. Иди, сын мой.
Глава 9
У Рудольфа я переоделся, долго плескался в бочке, смывая пот и усталость. Не сразу заметил, что в дверном проеме стоит Рудольф. Перехватив мой взгляд, буркнул:
– Странные у тебя привычки! Моешься… Лень почесаться, что ли?
– Так научили, – ответил я. – Чего такой грустный?
– Да так, – ответил он хмуро. – Оставили, как старые сапоги… Епископ заявил, что сперва я должен выстоять сорок дней и ночей перед алтарем, а уж потом я… ну, сам понимаешь.