– Симпатичная, – сказал я, чтоб нарушить подозрительно затянувшуюся паузу.
– Смотри только, не влюбись.
– Постараюсь, товарищ Кожухов.
– Ты лучше не старайся. Ты просто найди мне эту девчонку. Надеюсь, не надо объяснять всю серьезность и прочее? Нам тут для полного счастья, в плюс к международному скандалу, только киднеппинга и обмена заложниками не хватало…
– Вас понял. Могу приступать?
– Иди. Отчета от тебя жду к пятнице.
На обратной дороге, в лифте, думал о том, какой я все-таки хороший сотрудник.
Едва приступив к выполнению задания, уже выполнил один из ключевых приказов шефа.
Я никак не мог влюбиться в Ульяну Подольскую.
Я был влюблен в нее уже десять лет. С тех пор, как мне едва стукнуло шестнадцать.
Шеф почти не шутил, называя меня параноиком. Многие в КомИнфе, особенно, конечно «старая гвардия», посмеивались надо мной.
Мол, вы молодежь, перестраховщики, сколько можно оглядываться на Р’льех и Атлантический Агломерат? Лучше, вон, на китайцев гляньте… Кризис 39-го, мол, давно миновал, все эти Берлинские Усомнения и франко-тибетские распри… Экспансия выродилась в Интеграцию. Мы научились жить бок о бок. А на крайний случай у нас всегда есть чем угостить соседа – такую кузькину мать покажем, что у них тапочки от самого Нью-Ирама до самого Нью-Йорка отлетят…
Меня считали параноиком. А у меня просто собачий нюх. И я ему доверял.
Поэтому, выходя из кабинета шефа, точно знал, откуда начну поиски гражданки Подольской Ульяны Тимофеевны, дочки Того-Самого профессора Подольского.
О нем, конечно, не писали в газетах, не рассказывали по ТВ. Постарались замять. Умолчать. Сокрыть.
Но в нашем и смежных ведомствах этот умник стал настоящей звездой.
Робин Гуд Холодной войны, за голову которого шериф Ноттингемский не поскупился бы отдать всё свое шерифство с окнами на Лубянскую площадь.
Самая главная неудача отечественных спецслужб с тех пор, как Ильич прибыл в Питер на спецпоезде, снаряженном немецкими генштабистами.
Ну, положим, Ильич в итоге стал основателем нашего нового государства. Польза несомненная.
Но тех, кто упустил Подольского, – не могло оправдать ничто. Недоглядели. Прошляпили.
Дорога от Москвы до Пижвы обещала занять часов шесть, даже если прицепить к крыше «Гидры» мигалку и гнать по спецполосе. А мне не полагалось ни мигалки, ни спецполосы.
Я твердо пообещал себе не ударяться в лирику и прочую рефлексию. Дело, судя по всему, серьезное. Не время расслабляться. Но чем ближе была Пижва, тем сильнее одолевали воспоминания…
Мне тогда не исполнилось еще и шестнадцати. Учился я в «языковой» спецшколе, куда устроен