В книге была какая-то галиматья, куда менее понятная, чем «Материализм и эмпириокритицизм». Правила обращения к древним богам, собрание молитв – но ходили слухи, что это «Некрономикон» не настоящий, а его пересказ для простых людей, чтобы они не смущались умом и сами додумывали величие новой власти.
«Служитель культа», именно «служитель культа», вспомнил Сурганов. Именно так официально назывался новый пономарь. Так же, впрочем, как и при прежней власти.
На горизонте, там, где пашня сходилась с небом, появилось какое-то марево.
Из него выделилась черная точка, которая росла, росла… И вот это уже не точка, а беспорядочная смесь десятков существ, будто сцепившихся в единый ком. Они безостановочно двигались, и если самые мелкие выпадали из этого клубка, то оттуда вытягивался чей-то рот и пожирал выпавшего.
Зрелище завораживало. Даже Сурганов, видевший, как военный флот идет навстречу гигантской многолапой твари, был поражен.
Гигантское колесо на мгновение скрылось в русле сухого ручья, но тут же появилось снова.
Крестьяне стояли с непокрытыми головами. Ветер шевелил растрепанные волосы стариков, дети притихли.
Только мешок на борозде дергался – жертва явно не видела, что происходит вокруг.
И Сурганов пошел вперед.
Сначала никто не понял, что произошло. Крестьяне особенно не вдавались в тонкости нового устава, пономарь всё еще смотрел в книгу. Спохватился только городской уполномоченный, да было уже поздно: Сурганов стоял перед существом иного мира.
Сперва он чувствовал себя глупо – пока он шел по пашне к этой блюющей смерти, ботинки вязли в земле. А упасть на последней, быть может, дороге не хотелось.
Но тут он вспомнил, как много лет назад, еще лейтенантом, пошел просить за своего матроса и двигался по набережной к командующему флотом. Точно, он шел просить за своих – без подобострастия, но признавая силу начальства.
И сейчас в своем латаном флотском кителе он приблизился к божеству.
«Без подобострастия», – еще раз вспомнил он и начал говорить.
Никакого особого способа разговора с начальством он не знал. Он не знал даже, поймут ли его, может ли это существо понимать.
Но прошлое вело его верно, и слова звучали четко: Сурганов говорил о том, что человеческая жертва нерациональна, мир логичен, а мудрость внешней силы в рациональном управлении. Он говорил, и вдруг сам поверил в свои слова, хотя в голову ему лез старый анекдот, который любил рассказывать начхим. В этом анекдоте по лесу ходил медведь со списком зверей на съедение. Звери плакали, но только один заяц пискнул, что несогласен. «Ну, – отвечал медведь, – тогда я тебя вычеркиваю».
И вот с каждым словом он всё больше понимал, что жертвоприношения, камлания и культ придуманы людьми и не имеют к желаниям