Когда баррикада была готова, со стороны вокзала пришла группа матросов, человек шесть. Двоих вели под руки: они были ранены. Матросы сообщили:
— Идут, сейчас здесь будут!..
Раненых увели в порт, а два моряка остались на баррикаде.
— У кого есть патроны? — спросили они.
У Алешки в патронташе было несколько заряженных обойм. Их сразу же разобрали. Последнюю обойму Алешка загнал в патронник и вскарабкался на кучу бочек, составленных на самой середине укрепления.
Шумные, громогласные моряки сразу же стали главными людьми на баррикаде, особенно один из них — высокий парень с волосатыми руками и квадратным подбородком.
— Ложись! — командовал он. — Стрелять не торопитесь, пусть ближе подойдут.
Алешке он крикнул:
— Куда ты, дурья голова, залез? Собьют тебя, сейчас же слезай!..
Он сам расставил защитников баррикады, в душу обматюгал какого-то бородатого фронтовика, который устроился под телегой, потом велел разобрать доски на тротуаре, сделать проход на случай контратаки. Ему с готовностью подчинялись.
Показались немцы. Они густой цепью шли вдоль улицы. Полы их серо-зеленых шинелей были подоткнуты за пояс. Стальные глубокие шлемы были насунуты чуть ли не на плечи. Белым блеском отсвечивали ножевые штыки.
За первой цепью показалась вторая, за ним еще одна…
Заметив баррикаду, немцы замедлили шаг, остановились. Выскочил офицер и что-то скомандовал, размахивая палашом. Солдаты двинулись опять. Откуда-то зачастил пулемет, и пули затарахтели по деревянной крепости.
Матрос крикнул:
— Угостим немца напоследок, братва! Слушай мою команду. Огонь!..
Бой был короток. Отхлынув после первого залпа, немцы не возобновили атаки. Непрерывно поливая баррикады из пулеметов, они выкатили на прямую наводку полевую пушку.
— Теперь конец! — безнадежно сказал матрос. — Нужно отходить…
Первым же пушечным выстрелом он был убит.
Алешка видел, как второй матрос тряс его за плечи, звал по имени, наклоняясь к самому лицу, как черными от грязи и пороха пальцами поднимал его веки и заглядывал в глаза…
Вместе с другими защитниками баррикады Алешка добежал до угла. Здесь он задержался… Парень не мог уйти, не увидев всего до конца.
Стоя над убитым товарищем, матрос палил из нагана. Расстреляв патроны, он бросил револьвер на землю, вернулся и побрел улицей. Он шел тяжело, медленно, словно забыв об опасности, а за его спиной немецкая пушка разрушала последнюю херсонскую баррикаду — взлетали обломки досок, высоко переворачиваясь в воздухе, подскочило колесо от телеги, мутным фонтаном ударило в стену ближайшего дома струей рассола из разбитой бочки. Дым затянул улицу…
На Ганнибаловской,