впрочем, лишь только для водопоя скотины. Вечерами же, собравшись шумной компанией, гоняли в футбол, играли в лапту, городки, прятки, либо резались в карты, в подкидного дурака, оккупировав огромный сколоченный из досок стол под развесистой черёмухой во дворе. Деревенька носила статус вымирающей, была совсем крохотной, всего в несколько дворов, и проживали-то в ней в основном одинокие старухи. Полноценных семей, состоящих из крепких баб и мужиков, имеющих кучу отпрысков, в наличии было всего-то три или четыре. Тем не менее поселение именовалось, как ни странно, колхозом, в собственности которого находился свой скотный двор на три десятка коров и конюшня с двумя крепкими, приземистыми лошадками и одним диковатым жеребцом. Зимой жизнь деревенская затихала, лишь узкие тропки, протоптанные посреди огромных сугробов, напоминали о том, что жители не вымерли, а, больше того, продолжают работать, ухаживая за скотиной, да сизоватый дым непрерывно валил из печных труб над берестяными крышами неказистых домов. С наступлением весны народ оживал, как жуки, выползая на свет, почувствовав, припекающее солнышко, и начинал возню в приусадебных огородиках. Летом же жизнь в деревне, наполненной разновозрастной ребятнёй, доставленной со всего Союза на побывку к своим бабушкам, и подавно кипела ключом. Дедушек, как ни печально, не осталось ни одного на всю деревню. Все давно померли, и мало кто из них по старости – одни не вернулись с войны, другие расстались с жизнью по собственной дурости – по пьянке утонув в пруду или отравившись водкой.
Избушка у их бабы Кати выглядела игрушечной – с узорными наличниками, как и положено, с резным палисадником, расписным крытым крыльцом, огромными сенями, небольшой горницей, сеновалом и самим жилымпомещением, разделённым русской печью и деревянными перегородками на две комнаты; маленькую закуток-кухоньку и огромную прихожую-столовую. Чистота, сколько себя Васька помнит, всегда безукоризненная, яркие самотканые дорожки покрывали полы, иконы по всем углам и… запах! Незабываемый запах русской печи и пирогов!
Бабуля их – маленькая, сухонькая, сгорбленная, но не по возрасту шустрая старушка – передвигалась, точнее ковыляла, что получалось быстро-быстро, при помощи неказистой клюшки, вырезанной дедом Иваном, её мужем, много лет назад из старой коряги. Колено ещё по молодости, ненароком наступив ей на ногу, повредил колхозный жеребец, с тех самых пор она и хромала. Молчунья, слова лишнего не скажет, лишь подслеповатые глаза светились искренней любовью, выражая гамму чувств в зависимости от поведения внуков, которых на летние каникулы ей поставляли целой гурьбой. Детям же у неё позволялось всё, что не являлось угрозой для жизни, чем проказники неизменно пользовались, носясь по деревне чумазые и несказанно довольные! Не пропустив и дня, баб Катя каждое утро вставала ровно в четыре утра и пекла в русской печи пышные дрожжевые пироги да на всю ораву томила в огромном чугунке кашу со светло-коричневой корочкой –
