– Я не следовала путем каббалы и не читала книгу Зоар, – грустно сказала старая Мириам. – Может, надо было… но мне хотелось жить, а не уподобляться тем, кто ищет невесть чего и не видит, как мимо проходит настоящая жизнь. Одно время я думала разыскать Клауса или его семью. Его дядя был, сколь помнится, из немецкой аристократии: Карл фон Райнц. Но и этого я не сделала. А недавно ко мне пришел человек…
– Немец? – почему-то испуганно спросила Мири.
– Нет, детка, не немец. А может, и немец, не знаю. Он заявил, что является членом организации, или общества, которое хранит мудрость предков. Так называемая «Мудрость Сиона».
– Чего он хотел?
– Он хотел получить медальон.
– Что-о? Но откуда он вообще о нем узнал?
– Видимо, эти люди нашли архив старого рабби. Человек этот показал мне рисунок, который я сделала тогда с медальона…
Мири сжала губы. Бабушка явно теряла силы. Дыхание ее участилось, темные тени легли под глазами.
– Савта, тебе надо отдохнуть, – сказала Мири.
– Да, детка, сейчас… Я сказала, что медальона нет, что его продали после войны, потому что не было денег… Но он не поверил мне. И вечером кто-то пытался залезть в дом.
– Какой ужас! – воскликнула Мири. – Ты заявила в полицию?
– Конечно, – бабушка улыбнулась, но губы ее вдруг задрожали. – Прости меня, детка.
– За что, савта, что ты такое говоришь!
– Может, надо было и правда продать его… или выбросить. Но я не смогла. Я знаю, что должна отдать его тебе. А уж ты реши, что делать. Может, и ничего… может, отправишь его вслед за тем рубином, в озеро.
Савта протянула руку, разжала ладонь, и на цепочке закачался золотой кружок.
Мири, которая все еще сидела на полу подле кресла, приняла его в сложенные лодочкой ладони. Он был теплый и совершенно ничего особенного: круглая подвеска из старого, потускневшего золота с какими-то примесями, покрытая сложным и плохо различимым рисунком. Взглянув на бабушку, она испугалась: та выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание. Мири торопливо надела медальон и вскочила:
– Тебе нужен врач.
– Хорошо, пусть будет врач…
362 год
Рабби Шимон сидит и смотрит на пергамент, лежащий перед ним. Времена такие, что пергамент стоит денег, и немалых. Никто не пишет просто так, только что-то очень важное: священные тексты, завещание или королевский указ… Тяжкие думы морщат чело нестарого еще человека, сомнения в собственной правоте терзают его душу. Должен ли он поделиться с людьми тем, что знает? Он не просил, но так получилось, что знание было дано ему, и он верует в его истинность. Рабби прикрывает глаза тяжелыми от бессонницы веками. Нужно сделать этот самый важный шаг и начать, поставить первый