Но, пожалуй, самым главным результатом свидания в Конопиште было влияние, оказанное им на психологию императора. Убийство эрцгерцога сильно подействовало на его впечатлительную и склонную к неожиданным вспышкам натуру еще и потому, что здесь был убит друг, которого он посетил в его домашней интимной обстановке всего за несколько дней перед этим. Револьверные выстрелы в Сараеве прогремели, когда еще свежо было воспоминание о розах в Конопиште, и это особенно усилило тот ужас, с которым Вильгельм всегда относился к террористическим убийствам. Если до того он удерживал Австрию от резких выступлений против Сербии, то теперь Сербия стала представляться ему каким-то гнездом убийц, и он неблагоразумно предоставил графу Берхтольду полную свободу действовать против нее так, как это сочтут уместным в Вене.
Поездка в Сараево
Роковая поездка эрцгерцога в Боснию, в Сараево в июне 1914 года была решена несколькими месяцами раньше. 16 сентября 1913 года эрцгерцог говорил об этом с Конрадом на маневрах австрийской армии в Богемии. 29 сентября фельдмаршал Конрад фон Хетцендорф говорил на эту тему в Вене с генералом Потиореком, губернатором Боснии. Последний сказал, что эрцгерцог намерен посетить Боснию в качестве престолонаследника, присутствовать на маневрах 15-го и 16-го армейских корпусов, причем он желает воспользоваться этим случаем, чтобы привезти с собой свою жену[11]. Эта беседа указывает на троякую цель поездки в Сараево и объясняет некоторые не совсем обычные детали, связанные с ней.
С политической точки зрения представлялось чрезвычайно желательным, что бы член императорской семьи побывал на только что аннексированных провинциях[12]. Впечатлительное простое крестьянское население Европы до войны относилось с глубочайшим почтением к королевской власти, и по традиции было преисполнено лояльности к личности правителя. Ничто не могло в большей степени способствовать усилению этих чувств, чем подобные официальные визиты принцев. Это льстило местному патриотизму.
Простые крестьяне любили пышное великолепие властителей, им приятно было видеть своих правителей и убеждаться, что это такие же человеческие существа, наделенные плотью и кровью, как и они, что это люди, которые ходят, ездят верхом и едят по три раза в день. Уже одно то, что правителей можно было видеть и слышать, как они говорят, способствовало восстановлению человеческих связей, общности языка и интересов. Это наблюдалось