– полный запрет торговли и колхозникам, и единоличникам;
– досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств;
– чистка местного аппарата, в первую очередь райкомов партии;
– аресты «организаторов» саботажа[113].
В тот же день, 4 ноября, первые три станицы – Ново-Рождественская, Медведковская и Темиргоевская – были занесены в «черный список». В дальнейшем он постепенно пополнялся. 23 ноября по докладу Кагановича на Ростовском партактиве было принято новое постановление о хлебозаготовках[114].
Молотов, как и Каганович, не возвращался в Москву и стремился не отстать в хлебозаготовках. Печально знаменитым стал Ореховский район Днепропетровской области. Секретарь райкома В. П. Головин, уговаривая колхозников принять планы, говорил: «РКП (райпарткому. – Р. М.) известно, что планы нереальны, но план нужно принять, выполнить на 40–50 процентов, а там на нет и суда нет». Кто-то донес самому Сталину, что в Ореховском районе разрешили колхозам оставить себе посевной и страховой фонды. 7 декабря генсек разослал всем партийным органам циркуляр, объявлявший таких руководителей «обманщиками партии и жуликами, которые искусно проводят кулацкую политику под флагом своего «согласия» с генеральной линией партии» и потребовал давать им от 5 до 10 лет тюремного заключения[115]. Вот что последовало за этим циркуляром на Северном Кавказе…
Василий Николаевич Щека, назначенный в феврале 1932 года руководителем Березанского зерносовхоза, в декабре был вызван в Ростов. В крайкоме партии происходило следующее:
«Собралось нас там немало – руководителей хозяйств разных рангов. Сидим в большой комнате. Тут же – вооруженная охрана. По одному вызывают в кабинет первого секретаря крайкома Шеболдаева. Некоторых людей после беседы сразу берут под стражу и куда-то уводят. На них лица нет. Да и мы в смятении. Что будет?
Назвали мою фамилию. Захожу в кабинет. За большим столом – Каганович, рядом с ним – Шеболдаев.
– Расскажи о хлебозаготовках, – предложил Каганович.
– Туго дело идет, – ответил я.
– Знаем, что туго. Саботажников развелось… Когда закончишь? В семь дней управишься или нет?
– Я управлюсь, но…
– А без “но”? Мы дадим тебе две тысячи подвод.
– Смогу.
– Вот и действуй. Только учти: неделя сроку.
Я вышел в общую комнату. Охрана ко мне не подошла. Значит, мне поверили…
Что это была за хлебосдача!.. Дожди, грязь непролазная. Некоторые ездовые сваливают кукурузу в грязь и бегут вместе со своими подводами по домам. Выбираем из грязи початки, моем их в бочках. Прошло семь дней. У меня всего 10 процентов вывезенного зерна. Получаем телеграмму за подписью Кагановича: “На окончание сдачи зерна даю