Пусть изматываешься и к концу дежурства едва держишься на ногах! Но это его ритм жизни. Он нужен делу, и дело это нужно ему. Близкие смеются, мать упрекает – науку, перспективы, будущее забросил, забыл… Он все помнит. Он докажет, что не зря сейчас убивается в сумасшедшем ритме. Год, два, а там о нем узнают!.. Он соберет материал, накопит опыт… Он в науке еще скажет свое слово!
Вадим стряхнул пепел с сигареты в окошко за спиной Мартынова. Тот, не переставая рвать гитару, орал во все горло:
– Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам…
Вадим сунулся в холодильник – гулять так гулять! Накопилось нервотрепки за неделю! В веселой компании старых друзей, бывших однокурсников, когда и где еще расслабишься! Он извлек из холодных недр заветную заначку и потряс ею над головой, вызвав всеобщий восторг и удивление.
– Ого! – дружно охнула ватага молодцов.
– Кто же такую драгоценность на морозе держит! – взвился Эдик.
Вадим не удостоил его взглядом, водрузил на стол литровую бутылку медицинского спирта. Лаврушка повел длинным горбатым носом и многозначительно произнес:
– Братцы! Вот теперь погуляем!
– У больных спер? – осудил Димыч, тряся бородой.
– Чего несешь? – толкнул его сверху Мартынов гитарой. – Больным такого не положено. Не иначе шашни наш друг с сестрой-хозяйкой завел. А, Вадик? Бутылка со склада?
Авторитету Мартынова не прекословили.
– Мальчики, а закусить? – Инка бросилась тоже к холодильнику. – Вам так просто это зло не одолеть.
– Вот! – величаво достал из внутреннего кармана пиджака помятую плитку шоколадки Семен и, конфузясь, опустил глаза перед Инкой. – Из наших запасов.
Но та его простила и даже чмокнула в щечку.
Вадим, небрежно расплескивая, по-командирски лил спирт в подставленные стаканы.
– Братцы! – вопил Фридман. – Братцы! Водички бы. Не запылать бы нам.
Кто-то подсунул в центр стола банку, полную воды из-под крана.
– Мальчики! – добыв кружок колбасы из холодильника, радовалась Инка. – За что пьем?
– За доблестного бессребреника, врача самой скорой помощи Вадима Туманского! – заорал на всю комнату Лаврушка, все подхватили.
Мартынов выпил первым, не дожидаясь остальных, глаза его запылали шальным огнем, он забыл и про воду, и про колбасу. Утершись рукавом, хулигански гаркнул в одно дыхание:
Эх, дайте, дайте мне, ребятушки,
На милую взглянуть.
На ее бесстыжи ножки,
На жемчуженную грудь!
– Светка! Светка! – запричитала, заголосила Забурунова,