Два мира (сборник). Владимир Зазубрин

шестнадцатилетний доброволец, повернувшись спиной к противнику и накрыв голову шинелью, сосал цигарку.

      – Ты, черт озорной, докуришься, влепят тебе пулю в харю.

      Лицо Спирьки, худое, грязное, с маленькими синими глазами, ставшими черными в потемках, покрывалось медно-красным налетом. Цигарка шипела подмоченным табаком.

      – Ничаво. Ен не увидит. Я под шинелькой.

      – Смотри, дьявол, из-за тебя всем попадет.

      – Ничаво. Колчака теперь спит, ему за день-то ого-го как насыпали, сколь верст рысью прогнали.

      – Похоже, не устоять Колчаку?

      Дым махорки дразнил весь караул. Спирька самоуверенно мотнул головой. С конца цигарки посыпались искры.

      – Знамо дело – не устоять. Кишка тонка у буржуя, вот што.

      – Деникин вот только здорово прет.

      – Ни черта, и Деникина спихнем в Черное море чай пить.

      Серая, мочальная борода устало ткнулась в колени.

      – Домой бы, товарищи, скорея.

      Цигарка пыхнула в бороду запахом горелой бумаги и табаку, потухла.

      – Домой. Ступай, садись на крылец, встречай гостей. Придут к тебе старые господа, по головке погладят.

      Спирька отхаркнулся, сплюнул.

      – Ты што, мы всем миром. Без земли пропадешь.

      – Всем миром. Ну и не рыпайся, коли без земли, говоришь, пропадем. Колчак али Деникин тоже за землю и свободу воюют, только для себя, а не для нас. Ну а нам теперя доводится самим за себя стоять, вот что.

      Черные, засаленные брюки в высоких сапогах и лоснящаяся от грязи кепка завозились около Спирьки.

      – Мы Колчака видали. Перво-наперво, как пожаловал он к нам, так семьсот человек прямо на месте, в мастерских, к стенке поставил. Пускай кто хочет, с ним живет, милуется, а мы не согласны.

      Штыки зацепились, стукнули.

      – Эх, товарищи, легше с винтовками-то.

      – Для чего же было революцию подымать?

      – Раз уж взялись поставить свою власть, так и крышка, воюй, пока из последнего буржуя душу вынешь.

      Борода тяжело вздохнула, потянулась: