Потом его позвали в машину, и он запрыгнул на заднее сиденье, словно так тому и следовало быть.
Он поверил нам – сразу и навсегда.
Прошёл месяц… Мы засобирались с дачи в город. Сперва на уровне разговоров. Потом начали понемногу укладывать сумки.
И вот тут Чейза, для которого уже не совсем пустым звуком стали некоторые команды, как подменили. Успевший усвоить, что еда в нашем доме имеет место лишь в миске и нигде кроме неё, – он был застигнут за пожиранием сухой овсянки непосредственно из разорванного кулька. И сытый, отъевшийся на домашних харчах – во время прогулок снова начал «мести» всякую более-менее съедобную дрянь, вплоть до голых селёдочных хребтов. Окрики и наказания действовали лишь одномоментно, не прерывая тенденции. Истолковать такое поведение иначе, чем «я знаю, вы меня бросите, так хоть запастись…» – не представлялось возможным.
Я на полном серьёзе проводила с ним «беседы», тщась внушить псу реальное положение дел. Слова не слова, но общий-то эмоциональный фон он должен был уловить?.. Однако для Чейза гораздо большее значение имел его прежний опыт, и этот опыт гласил: «Скоро они уедут. А я останусь. Здесь. Один. Насовсем…»
К моменту переезда несчастный пёс дошёл… чуть не написала: до полной потери человеческого облика. Имел место форменный психический крах! Мне некуда было деться от его скорбных, вопрошающих глаз, из которых только не текли слёзы. Я таскала в автомобиль коробки и сумки, а он ходил за мной следом и даже не скулил, а еле слышно рыдал. Я в командно-административном порядке загоняла его на матрасик, чтобы не путался под ногами, и он покорно плёлся на место, но скоро всё начиналось с начала. Это был классический случай состояния, в быту именуемого «помирать прежде смерти». С кобеля можно было писать картину под названием «Обманутое доверие». Я уже не знала, смеяться мне или плакать. Кто это придумал, будто собака «всё понимает, только сказать не может»?.. Берусь лично засвидетельствовать: враньё! Чейзик свои чувства высказывал гораздо более внятно, чем иные люди – словами. А вот ситуацию истолковал совершенно неправильно. Под конец сборов я согнала его с подстилки и стала сворачивать её, чтобы унести в машину, ведь в городской квартире, где никогда не жили собаки, не было оборудовано спального места. Я сворачивала один конец матраса, а Чейз упорно усаживался на другой. «Я знаю, ты сейчас закроешь дверь и уйдёшь навсегда. Я всё уже понял… Оставь хоть, на чём лечь помереть!»
Мой бессердечный окрик заставил его аморфно растянуться на голом полу…
Но вот наконец всё было готово. Я широко распахнула дверь, за которой виднелся автомобиль:
– Давай!
В первый миг он даже не понял… Пришлось повторить:
– Ну-ка быстро в машину!
Тут