Харон. Майкл Дискейн

свой план, каким бы он ни был, не смогли убить властителя.

      Я чувствовал то, что чувствовал мой новый знакомый, умирая. У него не было ощущения какой-то горечи, что он не смог добраться до цели, он чувствовал боль лишь из-за того, что больше не увидит сына и жену. Боль вонзалась в грудь раскалённой сталью, несмотря на то что он знал всё наперёд.

      – По-другому ты не мог поступить, ведь так? – спросил я у него, когда видение исчезло.

      – Да. Я выбирал между своей смертью и смертью самых дорогих людей, – он вдруг резко повернулся ко мне, пристально всмотрелся в мои глаза, хоть сам и не мог видеть их. – Послушай, ты можешь сказать мне, живы ли они? Удалось ли им сбежать? Она… она должна была в то же утро взять сына и путями, которые я долго продумывал, уйти… они живы?

      – Я не знаю. Это основная причина, по которой я не могу ничего тебе рассказать. Но я не уверен, что рассказал бы тебе, если бы и мог знать.

      – А ты прямолинеен, – он повернулся обратно к туману.

      – Да. И я говорю правду.

      – Не сомневаюсь. Тут уже никакая ложь ничего не стоит.

      – Верно.

      – Выходит, я даже сейчас, после смерти, не знаю, как они…? Я смогу… узнать это, когда… всё просто закончится?

      Я не ответил и только смотрел на него.

      – Ах да, ты же ничего не знаешь… – в его словах было столько тоски, что, казалось, сейчас она обретёт некую субстанцию и слова станут тяжёлым потоком, который сможет даже потопить лодку.

      Я сочувствовал ему, насколько умел. Этого я не был лишён.

      – Скажи, наверное, ради идеи свободы и истины ты совершил много зла? – спросил я несколько неожиданно для самого себя. Обычно я не задаю напрямик таких вопросов. Но, подумал я, ему будет легче продолжить рассказ или вызвать ещё видение, если я наведу его на них; ему будет легче сконцентрироваться на своих чувствах и настоящих мыслях, а не на отзвуках их.

      – Пожалуй, так и есть. Много. Я осознавал, что совершаю зло, но в моменты, когда это происходило, совесть чувствовала себя в порядке… ну, я так думал. Такие переживания были приглушены оправданием моих действий. Я искренне верил в своё дело, я знал, что рано или поздно мой вклад в достижение человеком свободы станет ощутим. Можно сказать, что я приносил совесть в жертву идее… как и людей, впрочем.