Пухлые щеки Джона Хейнза контрастировали с неожиданно решительным подбородком, а рот печально кривился.
Ретт заговорил:
– Люблю эти болота. Да ты ведь знаешь, я никогда не хотел выращивать рис. Лэнгстон, бывало, распространяется о сортах риса или о том, как следует управлять неграми, аяне слышу ни слова, грежу о реке. – Наклонившись к Джону, он продолжал с горящими глазами: – Вот я плыву, едва пошевеливая веслом. Представляешь: однажды утром я спугнул морскую черепаху. Она скользила по склону, накатанному выдрой, и явно получала от этого удовольствие. Ты когда-нибудь видел, как улыбается морская черепаха? Частенько я пытался проскользнуть мимо спящей птицы, стараясь не разбудить ее. Но всякий раз маленькая головка с острыми глазками показывалась из-под крыла, и, – Ретт щелкнул пальцами, – птица исчезала под водой. Болотные куропатки не так осторожны. Вплываешь в излучину реки – сотни враз поднимаются на крыло. Интересно, как можно летать в таком тумане?
– У тебя слишком богатое воображение, – заметил Джон.
– Мне всегда хотелось спросить: почему ты такой осторожный? Для какой великой цели ты себя бережешь?
Джон попытался протереть запотевшие стекла очков, но платок только размазал влагу.
– В любой другой день твоя забота польстила бы мне.
– Вот черт! Извини за бестактность, Джон. Это все нервы. А наш порох еще не промок?
Хейнз дотронулся до полированной шкатулки из красного дерева, которая лежала у него на коленях.
– Сам закладывал.
– Слышишь, как поет козодой?
Цокот копыт, поскрипывание кожаной упряжи, подбадривающие лошадей крики Геркулеса и пение козодоя на три ноты. Да, козодой. Но разве Джон не слышал историю про Шэда Уотлинга и козодоя?
– Жизнь у меня была совсем неплохая, – сказал Ретт.
Поскольку благоразумному Джону Хейнзу жизнь приятеля представлялась сплошным хаосом и чередой глупых выходок, он прикусил язык.
– Недурные времена, отличные друзья, любимая сестренка Розмари…
– Да, а что будет с Розмари, Ретт? Что с ней станется без тебя?
– Не задавай мне такие вопросы! – крикнул Ретт, отвернувшись и вглядываясь в ночную темноту за окном. – А что сделал бы ты, окажись на моем месте?
Секунданта так и подмывало сказать Ретту, что он никогда не очутился бы на его месте, но Джон не посмел.
Зачесанные назад волосы Ретта были густыми и черными. Подкладка сюртука была сделана из красного жаккарда, а лежавшая рядом с ним шапка – из бобра. Энергичнее Ретта Джон никого не знал, живой и непосредственный – как звери на воле. А если его теперь пристрелят – жизнь вытечет, останется лишь пустая оболочка вроде той шкуры морского льва, распяленной на заборе Чарльстонского рынка.
– Я опозорен, – с усмешкой произнес Ретт. – Разве это не лучший повод посудачить обо мне?
– Ты уже не единожды предоставлял всем такую возможность.
– Верно. Превратился в настоящее пугало для добропорядочных жителей Чарльстона. – Ретт заговорил нарочито назидательно: – «Дитя мое, если не свернешь с порочного пути, то кончишь точь-в-точь как Ретт Батлер!»
– Как бы мне хотелось, чтобы ты наконец перестал шутить, – тихо произнес Джон.
– Эх, Джон, Джон…
– Позволь поговорить с тобой откровенно?
Ретт вскинул черные брови.
– Не могу тебе этого запретить.
– Для чего идти до конца? Прикажи Геркулесу повернуть назад, и мы не спеша проедемся до города и позавтракаем. Шэд Уотлинг не джентльмен, не стоит с ним драться.
Уотлинг даже не мог найти в Чарльстоне никого, кто согласился бы стать его секундантом. Какого-то беднягу янки буквально силой заставил.
– Брат Красотки Уотлинг имеет право на сатисфакцию.
– Ретт, бога ради, не глупи! Шэд – сын надсмотрщика у твоего отца. Его работник! – Джон Хейнз презрительно махнул рукой. – Предложи ему отступного. Зачем идти на такое… из-за девчонки?
– Красотка Уотлинг лучше тех, кто ее осуждает. Прости меня, Джон, но не стоит ставить под сомнение мои мотивы. Справедливость должна быть восстановлена: Шэд Уотлинг распускает обо мне гнусную ложь, и я вызвал его на дуэль.
Джон с трудом выговорил:
– Ретт, если бы не Вест-Пойнт…
– Ты имеешь в виду мое отчисление? Это всего лишь последний, наиболее заметный позор. – Ретт сжал руку своего приятеля. – Надо ли перечислять все свои падения и ошибки? Да их больше, чем… – Он устало покачал головой. – Меня воротит от всего этого, Джон. Стоило просить кого-то другого стать моим секундантом?
– Черт бы тебя побрал совсем! – выругался Джон.
Джон Хейнз и Ретт Батлер познакомились в школе Кэткарта Пурьера в Чарльстоне.