– Это Граф, – бормочет он, указывая рукой куда-то себе за спину. – Он о тебе позаботится.
Из фургона выходит лысый человек. Он огромного роста, шея у него толще головы, а пальцы и волосатые руки украшены размытыми зелеными татуировками. Он протягивает мне руку.
– Ну здравствуй!
– Здравствуйте! – озадаченно отвечаю я, скосившись в сторону Верблюда, но тот уже зигзагами движется по хрусткой траве в сторону Передового отряда. И поет. Причем кошмарно.
Граф складывает ладони рупором и подносит ко рту:
– Эй, Верблюд, перестань! Поспеши лучше на поезд, пока он не ушел без тебя.
Верблюд падает на колени.
– Ох ты боже! – говорит Граф. – Обожди минутку, я сейчас.
Он спешит к старику и легко поднимает его с земли, словно ребенка. Верблюд, хихикая и вздыхая, виснет всем телом на ручищах Графа.
Граф доносит Верблюда до вагона, переговаривается с кем-то внутри и возвращается.
– Когда-нибудь эта гадость убьет старика, – бормочет он, проходя мимо меня. – Если у него не сгниют кишки, он скатится под этот чертов поезд. Сам я к такому даже не притрагиваюсь, – бросает он мне через плечо.
Я словно прирос к тому месту, где он меня оставил.
Он удивляется:
– Ты вообще идешь, или что?
Когда поезд отправляется, я сижу, согнувшись в три погибели, под полкой в спальном вагоне, тесно прижавшись еще к одному рабочему. Он законный владелец этого закутка, но его удалось уговорить потесниться на часок-другой за только что заработанный мною доллар. Впрочем, он все равно ворчит, и я сижу, обхватив колени, чтобы занимать как можно меньше места.
В вагоне царит запах немытых тел и грязной одежды. Полки навешаны по три друг над другом, и на каждой непременно кто-то есть, а иногда и двое. Даже все места под нижними полками и то заняты. Парень, пристроившийся на полу напротив меня, комкает тонкое серое одеяло, безуспешно пытаясь соорудить из него подушку.
Сквозь шум до меня доносится: «Ojcze nasz, któryś jest w niebie, święć się imię Twoje, przyjdź królestwo Twołe…»[4]
– О господи! – бормочет мой сосед и высовывает голову в проход. – По-английски говори, ты, поляк чертов! – Выругавшись, он возвращается под полку, качая головой. – Один из этих. Прямиком с этого их ублюдочного корабля.
«…i nie wódź nas na pokuszenie ale nas zbaw od zlego. Amen»[5].
Я устраиваюсь у стены и, закрыв глаза, шепчу: «Аминь».
Поезд кренится. Свет мигает и гаснет. Откуда-то сверху доносится свисток. Мы начинаем перекатываться вперед, свет снова загорается. Я измотан дальше некуда, голова бьется прямо о стену вагона.
Проснувшись некоторое время спустя, я обнаруживаю прямо перед своим носом пару огромных рабочих ботинок.
– Ну что, готов?
Я трясу головой, пытаясь прийти в себя.
Где-то рядом скрипят и хрустят сухожилия. Потом я вижу колено. Потом лицо Графа.
– Ты все еще здесь? – говорит он, заглядывая под полку.
– Да. Простите.
Я выбираюсь из-под полки и с трудом встаю на ноги.
– Аллилуйя! – говорит,