Большой иллюминатор с орнаментом кирпичной кладки, заложенной в него. Узкие, ржавые коридоры, в которых линии перспективы могли и не сходиться из-за банальных просчётов при проектировке. По ним, прямо посередине, мог пролегать трубопровод из десятка разноразмерных труб, причём как под ногами, так и над головой. Устаревшие, но дешёвые источники освещения, напоминавшие лампы накаливания, размещались то друг напротив друга, то на значительном отдалении друг от друга. Вентиляционные шахты, с которых сыпался песок, уходили в никуда. Километры проводов, перепутанные и перемотанные между собою обычной изолентой, приматывались к проржавевшим опорным конструкциям со следами повторной сварки и кривыми швами. Хорошо, что я не занимался обслуживанием этой рухляти. Моя работа заключалась в другом.
Бризантные взрывчатые вещества, капсюли, детонаторы – во всём этом я разбирался, как пивовар разбирается в сортах свежесваренного пива. А разобрался, пройдя всего пару инструктажей на месте, в шахте, – как будто это было у меня в крови. Я взрывник. Ремесло моё опасное, но зато не пыльное. Нет, пыли, конечно, много, даже очень, но только после того, как я поработаю. Рутина. Так было всегда, пока я не встретил его…
Тот день стал особенным для меня во всех смыслах. Тогда я ещё не знал, что судьба как горизонт событий тянет меня к той самой точке невозврата…
Три тысячи метров под землёй – глубина шахты. Я спустился ниже зоны выработок, разрабатывая новые участки. Производил забой нужных пород урансодержащих руд для следующей смены. Ничего особенного, всё как всегда: вручную пробурил шпуры, вручную заложил взрывчатку, вручную подорвал. Почему вручную? Да потому, что у нас на челноке, да как и везде, применялся в основном ручной или механизированный труд. Глобальная роботизация, как межзвёздные перелёты и космическая колонизация других планет потерпели сокрушительное фиаско. На то были свои причины. Поэтому нам – искателям – ничего не оставалось, как рассчитывать на собственный ручной труд, как по старинке.
В тот день я заработался. Было уже поздно, восемь часов вечера. Начал выбираться. К тому времени как добрался до клети, в шахтах уже было пусто. Вся смена давно отдыхала на челноке. Не сильно расстроился, начал выбираться.
Поднимаюсь, значит, вверх, и тут, в одном из прилегающих штреков, вижу синего зайца. У нас, у искателей, есть поверье одно. Кому повстречается этот самый синий заяц, всполохи метана под куполом выработки, того ждёт счастье. А счастье – это всегда хорошо. Вот только заяц был не синим, а фиолетовым. Никогда не был суеверным человеком, но еле различимое, отдаляющееся фиолетовое свечение в темноте