Нас распустили и снова построили, потому что вахтенный офицер хотел сделать несколько ценных указаний. Последним к нам обратился старший матрос, высокий, худой, долговязый. Он был опытным парусным мастером. «Мы привыкли к деревянным кораблям и людям из железа. Теперь мы получаем железные корабли, а людей из дерева. Мы должны вернуться к прошлому относительно людей. И мы собираемся начать здесь и сейчас».
После того как все высказались, мы должны были разложить наши вещи по рундукам. Как они были малы! Только 11/2х11/2х11/2 фута. Но в конце концов, хотя это и казалось невозможным, нам удалось уложить каждый носовой платок, даже расчески на предназначенное им место.
У меня возникли трудности с койкой – как только оказывался в ней, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Тогда я еще не знал о маленьких деревянных клиньях, их матерые морские волки вставляют между веревками с каждой стороны, чтобы разделить койки.
Каждое утро нас поднимали в 6 утра. Встаешь, связываешь, укладываешь. Койка, сделанная из парусины, должна быть свернута в форме сосиски, чтобы в случае необходимости ее можно было использовать как спасательный буй. Это занимает мгновение, потому что через 10 минут мы в спортивных костюмах строимся на зарядку на продуваемой всеми ветрами верхней палубе.
Март 1940 года был особенно холодным, термометр обычно показывал около 10 градусов мороза. За час до подъема вахтенный наполнял ведро холодной водой. Чтобы умыться, кромку льда на этом ведре мы пробивали своей головой. Раздевшись до пояса, мы скребли себя с мылом, а в это время ветер завывал в снастях, напоминая нам – и нам никогда не позволяли это забывать, – что мы на борту парусника. Затем мы должны были бриться на палубе, хотя позднее нам разрешалось делать это в умывальне. Мы учились делать все самым трудным способом. Малейший недостаток рвения наказывался приказом подняться наверх, на фок-мачту, грот-мачту и бизань. Вверх по одной стороне, вниз по другой. Из одежды ничего, кроме шорт. И конечно, никаких перчаток, чтобы согреть пальцы. Нам не разрешали надевать перчатки, когда мы поднимались наверх, чтобы мы могли ощутить такелаж кончиками пальцев.