Дождь перешел в мелкую морось, и непонятно было, сыплется эта морось с небес или летит от волн. Ветер немного улегся, и буковый лес шелестел спокойно, легко. Внизу по деревянным доскам настила кто-то шел – в длинном плаще и островерхом капюшоне, Меркурьев подумал рассеянно: должно быть, монах из близлежащего монастыря отправился на пристань встречать рыбацкую лодку. Или таможенную!.. Может, настоятель велел передать письмо для епископа.
И засмеялся с удовольствием.
Монах, епископ, таможенная лодка под дождем, ныряющая носом в волну, – все это так легко и приятно придумывать в старом немецком доме на взморье!
Какие же тут еще гости, о которых Виктор Захарович сказал, что они – дружные?.. Кто еще здесь наслаждается холодом и ненастьем?..
Островерхая тень исчезла из виду, и снова никого.
Нужно будет непременно сходить на маяк. И в лес!.. Наверняка в траве и опавших листьях еще можно разыскать увесистые, крепкие осенние грибы!..
Обеими руками он стряхнул влагу с волос, зашел в комнату и плюхнулся в кресло. Дверь на балкон закрывать не стал, с наслаждением вытянул ноги, одну о другую стащил кроссовки, повозился немного и закрыл глаза.
Перелеты всегда давались ему с трудом. Спать в самолетах он не мог, сильно уставал, мечтал побыстрее добраться.
На паспортном контроле в Бухаре он проторчал часа полтора – среди полосатых тюков, ящиков, замотанных пленкой баулов и громогласных людей, обливающихся потом. Дети и женщины в отдельной очереди – как положено на Востоке – кричали и гомонили, мужчин из его очереди всех пропустили, а Меркурьев застрял. Он всегда застревал на этом проклятом контроле!.. Усатый пограничник сначала в одиночку, а потом, призвав на помощь сотоварищей, все что-то искал в его ноутбуке, телефоне, паспорте.
– Запрэщенное вэзешь? – спрашивал по очереди каждый из стражей, Меркурьев честно отвечал, что ничего запрещенного у него нет, но они не отвязались, пока не открыли и не просмотрели все папки, все файлы с фотографиями и даже книжку Богомолова «Момент истины», скачанную из интернета.
Почему-то книжку смотрели особенно тщательно, чуть не каждую страницу.
Меркурьев знал, что ищут они «порнографию» – сколько раз он летал, столько раз искали!..
От поисков «порнографии» Василий Васильевич совершенно изнемог, но на борту все равно не спал. Попутчики, объединившись с женщинами и детьми, шумели и кричали по-узбекски, хохотали и переговаривались из одного конца салона в другой.
Потом переезд из Внукова в Шереметьево, снова самолет, и вот наконец можно открыть дверь в осень, вытянуть ноги, дремать, никуда не спешить и ни о чем не думать.
Ветер теребил штору, тихонько позвякивали деревянные кольца, море вздыхало, и время от времени шелестели деревья.
Хорошо бы накрыться. На диване лежало свернутое лоскутное одеяло, совершенно здесь неуместное, но Меркурьеву было лень вставать.
Кажется, он заснул и проснулся оттого, что кто-то разговаривал совсем близко.
– …чем меньше, тем лучше, – сердито говорил один. –