Я имел шикарные апартаменты, несколько автомобилей, уважение (больше похожее на страх) многих людей, но ничто из этого не избавило меня от кошмаров. По ночам мне снилось старое, запылённое окно с решеткой, на которой отпала вся краска, а жёлтое свечение из грязных штор окрашивало ржавчину прутьев в цвет раскаленного солнца. Вокруг этого окна полная темнота, свет есть только в нём, что тянет меня, и я следую. Но чем ближе я подхожу к нему, тем громче слышу неразборчивые крики и шум разбитой кухонной посуды. Приближаясь всё ближе и ближе мне становится не по себе. Крики переходят в истерику, а грохот разрушения оглушает. Находясь на расстоянии вытянутой руки, страх оцепляет моё тело, я просыпаюсь в холодном поту. Днём в голову приходили давно похороненные воспоминания, перед глазами проносились забытые неприятные лица, похожие на тусклые пятна. Боль и обреченность этих существ была мне так близка и понятна, что мне становилось мерзко, от мыслей о моей схожести с ними. Порванные кеды будто снова давили мои ступни, но ничто так сильно не давит как атмосфера вечно прокуренных подъездов, душных комнатушек с запахом постиранного, повсюду развешенного, белья и вонючего, варящегося мяса. С тех пор, как я перестал наблюдать пьяные шатающиеся походки, слышать голоса, походившие на вопли диких тварей во время драки и спаривания, мне и в голову не приходило, что кого-то из них можно любить или жалеть. Пока случайно не попал в конституционный суд по просьбе коллеги. Где велось дело по убитой и изнасилованной пятилетней девочки её собственным отчимом. Пока её мать заканчивала ночную смену второй работы, бывший заключенный, находящийся под наркотическим опьянением, задушил и надругался над бедным созданием. Пока длилось слушание кто-то из толпы тихо, но очень отчетливо сказал: «ангел». В процессе суда то и дело мелькала одна из улик, – это был прозрачный пакет с детскими сандаликами, на которых были капли крови ангела. Я не мог оторвать глаза от этой пары обуви. Из пустоты моей души начал доносится вой волка, попавшего в капкан, а из головы не уходил образ светящейся девочки, с кровью на сандалиях. После того суда мне стало ещё тяжелее спать, а в голове крутился злосчастный вопрос: счастлив ли я? На самом ли деле хотел такой жизни? Как быстро находил ответы, так же быстро разочаровывался в них. Потом вопросы жены по поводу моего самочувствия, предложения съездить в санаторий. Слова женщины, с которой я прожил несколько десятков лет, несли в себе заботу и переживания обо мне, но в глазах, то и дело, проскакивал змеиный блеск. С годами я становился черствей, но каждый раз улавливая холод с её стороны, сердце всё равно давало о себе знать ноющей болью в груди. Не менее болезненно было переносить отдаленность сына. За двадцать лет его жизни я потерял контакт как физический, так и связь душевную. И чем дальше, тем хуже. Сыновья и дочери в жизни родителей, как предмет кинутый утопающему, бывают двух типов: первые спасают тебе жизнь, удерживая
