– Немного мрачновато. Но тексты ничего, я пробовал переводить.
– Тексты замечательные, – поддакнул преподаватель, забирая диск. – Питер Хэмилл – это же герцог арт-рока! Ну а у тебя чего-нибудь нового не появилось?
– Прикупил недавно «Койл» в магазине по случаю.
– А это что такое?
– Вот послушайте, может быть, понравится. Они электронщики альтернативные, с эпатажиком кое-каким, там всякое ненормативное извращенчество, рассказики, запрещенные к продаже в Британии, пуканье в сортирах, голубизна и прочее.
– Фу, – скривился Валерий Григорьевич. – И ты такое слушаешь?
– Нет, там интересно. Декаданс, тексты – что-то типа Рембо. Они на него даже ссылаются.
– Ну ладно, давай, расширю свой кругозор, – согласился преподаватель. – А что это у тебя? – он полез в шкаф. – Ух ты, а я не слышал этого Боуи!
– Девяносто девятый, – прокомментировал Губин. – Жуть, серость полная, совсем свихнулся мужик на старости лет. Впрочем, если хотите, возьмите.
– Возьму, возьму. А тебе подкину на днях нового Фриппа. Идет?
– Безусловно, – отреагировал Губин.
Преподаватель английского убрал диски к себе в пакет, кинул взгляд сначала на двух оболтусов, развалившихся на диване, потом на Оксану, церемонно попрощался с Машей, прильнув губами к ее ручке, и вышел в прихожую. Когда за ним закрылась дверь, Никитин презрительно процедил:
– Пидарас. Может, догнать его? – посмотрел он на Шатилова.
– Зачем?
– По репе настучать.
– Да успокойся ты, Серега! Сегодня Рождество все-таки, – ответил Губин. – К тому же Садальский – нормальный мужик. Чего ты на него взъелся? Он тебе, по-моему, всегда зачеты ставил за просто так.
– Ага, за просто так! Бутылку «Гжелки» ему поставишь, он и распишется. А то – виски, виски!
– С твоими знаниями другой тебе и за ящик коньяка оценку не поставит, – отрезала Оксана.
– Фу-ты ну-ты, какие мы умные! – снова взъярился Никитин. – А чего же ты у него торчишь, дополнительно занимаешься?
– А мне с ним общаться интересно.
– Ага, музычку всякую заумную послушать. Вот Эй-Си-Ди-Си – это я понимаю. А то Олег давал мне послушать – я уж не помню, как называется, – уши вянут от их гнусавости.
Никитин скривил кислую физиономию, свидетельствовавшую о высокой степени отвращения, возникшего у него в результате прослушивания музыки, любимой филофонистом Губиным.
– Что ты ему давал-то? – спросила Антонина у Олега.
– Джетро Талл, по-моему, – вспомнив, ответил Губин.
– А, ну все понятно, – усмехнулась Лавриненко. – Слушай, Олег, а что за мужик сейчас приходил?
– Преподаватель наш по английскому языку, Валерий Григорьевич Садальский, – ответил тот. – Он и у меня преподавал, и у Машки сейчас.
– Интересный тип, – процедила Антонина.
– И неженатый, – поддакнула Маша.
Никитин вдруг остановил