Эрик качает головой:
– Что-нибудь придумают нелестное, вот увидишь, – но и сам не очень верит в то, что говорит. Такое даже эти оценят.
На неделе он отвлекается от истории с таджиком, да и не теребить же Борю каждый день. В пятницу утром, проезжая мимо спортивного, вспоминает, останавливается. – Биты? Да, сколько угодно. – А… варежки такие и шары для бейсбола? – Нет, не поступали. Мы не в Чикаго, моя дорогая, – вдогонку.
Собравшись с силами, он звонит-таки. Боря расслаблен: снова жара, в футбол наши слили. Германия с Испанией в финале, две страны фашистского альянса. Работы, как всегда летом, мало.
– А этого нашего, – Эрик называет таджика, – куда дели?
– Куда что, – отвечает Боря самым естественным тоном. – Сердце в Крылатское уехало, легкие – на «Спортивную».
Разобрали таджика на органы, короче говоря.
– …С легкими лажа вышла: хотели оба взять, а взяли – одно.
Эрик снова молчит в телефон.
– Почки еще есть, – наконец произносит он тупо.
– А почки как-то никому не приглянулись, – хмыкает Боря.
Зачем он смеется? Этого делать не следует.
– Доктор, вам показалось, – отвечает Боря. – Смерть мозга, умер он. Вот так. Мы его и смотрели-то в сущности мертвым.
Знал Боря, что так получится, или нет, когда увозил? Он его все-таки спросит. По крайней мере, имел ли в виду – возможность?
– Когда разворачивался на шоссе – не имел, а потом, когда забирали, то да, подумал. Я, видишь ли, нейрохирург. Никто тебе ни в чем не виноват. И потом: господин кардиолог, вы что-то имеете против трансплантологии?
Эрик вспоминает про «если зерно не умрет…», про «жизнь за други своя…». Нет, там другое, там добровольно…
– А у нас – презумпция согласия, слышал? «Нравится – не нравится, спи, моя красавица». Иначе вообще бы органов не было. Пьяный завтра тебя или меня на «КАМАЗе» задавит – и распотрошат за милую душу. Хотя сам знаешь, все у нас через жопу. Один раз четко сработали – ты и то… Ну помер бы твой таджик, как другие, – лучше было бы, да?
Может быть, и лучше, Эрик не знает. Смерть мозга, Боря сделал, что мог, это ясно, но зачем…
– Зачем – что? – Боря уже очевидно устал.
– Эти словечки… – Да-да, в словечках все дело.
И что Эрик объяснит теперь тем, за бетонными тумбами?
– А ты скажи им, что таджик их, возможно, две человеческих жизни спас. Шире надо смотреть. У нас ведь – никакой личной ко́рысти.
Коры́сти, Боря, коры́сти. Кто говорит про корысть? Правда, не ссориться же им в самом деле. Жизнь одним таджиком не заканчивается, в медицине всегда так.
– Неврачебный разговор у нас вышел какой-то, дружище, – говорит Боря примирительно. – Никто не знал, что так будет. – Да, печальная сторона профессии. – Ну все, брат, давай.
Конец связи. Достаточно.
Вечером