Помимо разобиженных гардемаринов да нескольких малолетних «за мичманов» в шлюпку погрузили тяжелораненых.
– Прощайте! Даст Бог еще свидимся! – кричали уходящие на шлюпке.
– Не поминайте лихом! – неслось в ответ.
В этот момент «Всеслав» развернуло носом к шведским кораблям. Пальнув, навсегда замолк последний «погонный» фальконет. Видя, что русский линкор прекратил всякое сопротивление, шведы окончательно осмелели. Три линейных корабля сразу же обошли «Всеслав» с носа, буквально вычищая его палубу смертоносными продольными залпами. Еще двое других били с бортов. На «Всеславе» творилось нечто невообразимое…
– Где же Грейг? – кричали погибавшие. – Почему он бросил нас?
Хладнокровно распоряжаясь, капитан 1-го ранга Берх ходил у самого фальшборта. Он искал смерти, но смерть обходила его, поражая лишь тех, кто находился рядом.
– Все, отвоевались! – подбежал к капитану артиллерийский капитан-поручик Кузнецов. – У нас более нет ни горсти пороху!
Вздохнув, Берх перекрестился, а перекрестившись, велел созывать к себе тех офицеров, кто еще оставался жив. На зов капитана пришли, увы, немногие.
– Благодарю вас за службу! – обратился к ним Берх. – Мы честно исполнили свой долг, и никто не вправе упрекнуть нас в малодушии. Согласно морскому уставу, толкования капитанской должности за нумером девяносто, артикулов с первого по третий, я имею право на сдачу, когда иного выхода боле нет. Что скажете?
Измученные офицеры лишь качали головами:
– Отец наш, делай как знаешь, мы отдаем себя всецело тебе в руки!
Тогда Берх велел:
– Все пушки за борт!
Кто-то из лейтенантов было закричал:
– Хватай топоры, руби днище!
Но капитан тотчас пресек своевольца:
– Днище рубить не дам! У нас сотни раненых и ни одного гребного судна.
– Господин капитан! Там мичман Смирнов, что назначен был для насыпки картузов, запершись в крюйт-каморе, грозится взорваться, ежели шведы кораблем завладеют! – прибежал к Берху кто-то из шкиперов.
Капитан 1-го ранга поспешил к крюйт-каморе, где храбрый мичман, обложившись мешками с ружейным порохом, уже взвел курок своего пистолета.
– Отопрись, голубчик, – увещевал юношу седовласый моряк. – Ты, известное дело, герой, но и другие сражались не хуже. О себе не думаешь, подумай о других, на что ты их-то обрекаешь! С нашего «Всеслава» шведу корысть не велика, он ведь теперь только на дрова и годится, а людям еще жить надо. Не бери греха на душу, отопрись!
Отворив дверь, рыдая, мичман бросился на шею своему капитану:
– Что-то теперь будет! Мы же честь свою потеряли навеки!
– Нет, – отвечал ему Берх. – Не мы честь потеряли, а те, кто в беде нашей нас бросили!
Много позднее, уже по возвращении из шведского плена, Берх вспоминал: «Таковые отчаянные мысли моих подчиненных и неизбежно угрожавшая погибель, подвигли меня в жалость,