– Парусник? Вы имеете в виду корабль?
– Именно. Из тех, что побывал во многих гаванях!
– По-моему, это первая шутка, которую я слышу от вас, – заметила пораженная Линнет. – Подумать только, а я опасалась, что у вас нет чувства юмора.
Уголки губ миссис Хатчинс неодобрительно опустились, но она воздержалась от дальнейших замечаний и отказалась сопровождать Линнет вниз, в гостиную.
– Я не имею никакого отношения к тому, что произошло с вами, – заявила она. – Это небесная кара, так и передайте своему отцу. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы привить вам моральные принципы, но было слишком поздно.
– Мне кажется, это несправедливо, – возразила Линнет. – Даже самый легкий парусник должен иметь шанс побывать хотя бы в одной гавани, прежде чем пойти ко дну.
Миссис Хатчинс ахнула.
– И вы еще смеете шутить?! У вас нет понятия о приличиях – ни малейшего! Думаю, мы все знаем, кого в этом винить.
– А я думаю, что я лучше понимаю, что прилично, а что нет, чем большинство людей. В конце концов, миссис Хатчинс, это я, а не вы, выросла подле моей матери.
– В этом корень зла, – мрачно улыбнулась компаньонка. – Одно дело, если бы ее милость была дочерью суконщика, сбежавшей с лудильщиком. Кого интересуют подобные особы? Ваша мать крутила романы у всех на виду. Она не грешила тайком, а выставляла свою порочность напоказ!
– Крутила романы, – повторила Линнет. – Это что-то библейское, миссис Хатчинс?
Но компаньонка не удостоила ее ответом и, поджав губы, покинула комнату.
Глава 2
Замок Оуфетри, Пендайн, Уэльс
Фамильное гнездо герцогов Уиндбэнкое
Пирс Йелвертон, граф Марчент и наследник герцога Уиндбэнка, испытывал довольно сильную боль. Он давно усвоил, что думать об этом неудобстве – какое нелепое слово для подобных мучений – значило бы дать ему власть, которую он не желал признавать. Поэтому он притворился, будто не замечает боли, и немного сильнее налег на трость, уменьшив нагрузку на правую ногу.
Боль и тот факт, что ему приходится стоять здесь, тратя время на настырного идиота, сделали его раздражительным.
– Мой сын страдает от острой диареи и боли в животе, – сообщил лорд Сэндис.
Сын Сэндиса лежал на постели, осунувшийся и желтый, как скатерть, закапанная чаем. На вид ему было лет тридцать, и он выглядел невыносимо набожным со своим длинным лицом. Хотя, возможно, этим он был обязан молитвеннику, который сжимал в костлявых пальцах.
– Мы в отчаянии, – сказал Сэндис. Вид у него действительно был отчаянный. – Я приглашал к нему лучших лондонских докторов и привез его сюда, в Уэльс, в качестве последней надежды. Ему пускали кровь, ставили пиявки, давали настойки крапивы. Он не пьет ничего, кроме ослиного молока, и не выносит коровьего. Да, и еще мы лечили его серой, но все без толку.
– Типичная история, – отметил Пирс без особого интереса. –