Женя бросил сумку на плечо и направился в город. Хотя до вечера было еще далеко, но думать о ночлеге всегда надо с утра – таков закон всех командированных.
Он не спеша брел по Пушкинской, разглядывая старые дома в поисках гостиницы и наслаждаясь ароматом весны; потом свернул на маленькую улицу без таблички и вдруг оказался на Дерибасовской. Первым, что бросилось в глаза был знаменитый «Гамбринус», где у входа, держась на решетку, стоял колоритный небритый мужчина, мусоля во рту потухшую сигарету, а рядом валялась скомканная газета, портя вид легендарной улицы.
…Обязательно зайду!.. Но чуть позже… Женя прошел еще несколько кварталов и наконец увидел долгожданную гостиницу; отворив массивную дверь, он окунулся в роскошь – тяжелые портьеры, позолоченные колонны, огромный ковер, но главной все-таки была черная, монументальная табличка «мест нет».
– Мне б на одну ночь, – попросил он бессовестно молодящуюся женщину, восседавшую за толстым стеклом.
– Мы не поселяем, – администратор подняла безразличный взгляд, – «Бюро по централизованному расселению» во дворе.
Такая система Жене сразу не понравилось, так как в этом случае заполнялись даже периферийные гостиницы, неизвестные туристам, но столь любимые снабженцами и наладчиками; однако выхода не оставалось.
В бюро Женя увидел, собственно, то, что и ожидал – человек двадцать, набившихся в тесную комнату, и объявление на двери «Сегодня в гостиницах города свободных мест нет».
– Знаете что, – объясняла мужчине с портфелем толстая крашеная блондинка, – обратитесь в «Бюро частного сектора». У нас желающие сдают приезжим койки. Очень удобно – весной и летом многие так живут.
Пока мужчина рассыпался в благодарностях, Женя представил, как в соседней комнате будут визжать истеричные дети; как придется глотать слюну, вдыхая запах свежих хозяйских котлет и притворяться безумно уставшим, чтоб не общаться с пьяным мужем хозяйки (почему он должен быть обязательно пьян, Женя и сам не знал, но избавиться от возникшего образа уже не мог). …Нет уж, увольте, – решил он, – в конце концов, одну ночь пересплю и на вокзале, а завтра хоть какую-нибудь крышу выклянчу на заводе… а ночь на Одесском вокзале – это ж экзотика!.. Женя не считал себя романтиком, но приключения любил, и порой даже создавал их сам, как, например, сейчас – ему ведь ничто не мешало приехать, как нормальные люди, в понедельник, когда все работают, но он захотел выкроить себе лишний денек у моря.
После принятого решения Женя повеселел и первым делом вернулся на вокзал, чтоб бросить в камеру хранения сумку, от которой уже ныло плечо. По дороге ему попалась древняя бабка, обещавшая ночлег за двести рублей, но он посмотрел на нее с гордым пренебрежением; налегке вышел на привокзальную площадь, купил мороженое и наконец-то направился к морю.
Все скамейки на Приморском бульваре оказались заняты смешными старичками и старушками, молодыми мамашами, державшими в одной руке книгу, а другой, автоматически раскачивавшими коляски; здесь же весело щебетала группа девчонок, которые курили, облепив скамейку, словно стайка воробьев. Соскучившись по собственной привлекательности; довольные, что сбросили тяжелые зимние вещи, они выставляли на показ голые коленки. Женя шел медленно, заложив руки в карманы ветровки, и девчонки провожали его взглядами – им, наверное, очень хотелось до самой ночи гулять с кем-нибудь по пахнущему распускающимися листьями городу. У Жени мелькнула мысль подсесть к ним, но он здраво рассудил, что пока не решился вопрос с гостиницей, делать этого не стоит – все равно вести их некуда, а у них самих, в столь нежном возрасте вряд ли имелась жилплощадь.
…Успею еще… хоть даже завтра!.. К тому же, девки все одинаковые, а, вот, ночь на Одесском вокзале!.. Он чинно проследовал дальше, весьма довольный собой, и девчонки, похоже, тут же забыли о нем.
Море уползало к горизонту, сливаясь с небом, а на рейде белел большой красивый теплоход – вот, собственно, и все. Женя постоял немного и пошел обратно, так и не поняв, с чем связано такое количество стихов и песен об этом водоеме. Обычное море – такое же, как Балтийское, только чуть синее; такое же, как Каспийское, только чуть чище (на северных морях ему побывать не довелось – там слишком мало заводов, эксплуатирующих прессы; к тому же, он не любил холод).
Вечерело. Из распахнутых окон ресторанов слышалась музыка, но Женя опоздал – залы уже заполнились, а усатые швейцары при галунах и фуражках бдительно охраняли двери. Однако ходить ему тоже надоело, и вновь увидев перед собой гостеприимно распахнутые двери «Гамбринуса», он вошел.
Зал оказался длинным подвалом, в центре которого возвышалась эстрада; на ней суетились музыканты с гитарами, а по углам чернели акустические колонки. Прямо у входа висело две таблички: чуть поменьше – «У нас не курят» и чуть побольше – «Приносить и распивать спиртные напитки запрещено».
Женя усмехнулся: …Усатый скрипач, похоже, канул в Лету – современная жизнь не приемлет